Я пишу это в Англии. В Брайтоне, если быть точной. Я сижу в спальне Петры, наблюдаю, как мужчина в мансардной спальне напротив упражняется в жонглировании. Так ПОТРЯСАЮЩЕ быть здесь! Когда самолет пролетал над Англией, я заплакала. Честно. Я правда заплакала. Просто она выглядела такой красивой, такой невероятно зеленой, с маленькими домиками и полями вокруг – нормальными, плоскими полями, не дурацкими террасами на склоне горы. Ладно, ладно, я знаю, что она зеленая, потому что дождь идет все время, – Сиена мне сказала это как минимум миллион раз. Но мне нравится дождь. Мне больше нравится носить флис и чувствовать себя уютно, чем постоянно плавиться от жары. Мне нравится, что не нужен крем от загара. Мне нравится обнимать теплое одеяло всю ночь, когда уши замерзли, а тело согрето. Мне нравится утро, когда все выглядит начисто вымытым дождем. Мне нравится всегда говорить по-английски.
А Сиене все это не нравится. Она безумно мрачная из-за того, что оставила Джан-проклятого-карло. Она плакала всю дорогу в аэропорт. Такая жалкая! В конце концов, она увидит его снова через неделю. Но она не переставала твердить, что осталось всего две недели каникул, что Джи собирался взять ее с собой в квартиру в Форте-деи-Марми. Мама довольно быстро заткнула ее. «Я бы все равно ни за что тебя не отпустила», – сказала она. Я заметила, что маме, кажется, немного разонравился Джанкарло. А еще она стала раздражительнее со всеми. Даже с Дорогим Маленьким Чарли. Ура!
Петра встретила нас в Гатвике, и мама прямо упала ей в руки и плакала, плакала, плакала. Мы с Сиеной здорово смутились. Петра (она мне правда нравится) успокоила маму и разобралась с нашими сумками и вещами. С ней были ее дети. Джейк, которого я вроде как помню, и Гарри, одногодка Дорогого Маленького Чарли. Мама говорила, что Гарри и ДМЧ смогут играть вместе, и это будет так хорошо и т. д. и т. п. Но первое, что сделал Гарри, – пнул Чарли, второе – укусил его за ногу. Думаю, мне понравится Гарри.
В первый вечер мама и Петра просто разговаривали и разговаривали. Мы с Сиеной спросили, можем ли мы пойти на пирс, и, к нашему удивлению, мама разрешила. Это было невероятно. Столько огней, и шум от аттракционов. Сотни людей повсюду, таких разных. Стиляги, рокеры, панки, геи, натуралы. Не то что в Италии, где все выглядят одинаково. Все загорелые, аккуратные, в белых рубашках и лоферах без носков. Здесь все выглядели небрежно, а в конце пирса пьяные распевали караоке. Я так люблю Брайтон.
На быстрое решение Эмили съездить в Англию повлияли несколько вещей. Во-первых, после жуткой паники в ночь Феррагосто она просто чувствовала, что ей нужно выбраться из Тосканы на какое-то время. Вспоминая, как бежала по площади со спящим Чарли на руках (который в ее воображении буквально превратился в безжизненный труп) в отчаянных поисках Пэрис, она все еще леденела от ужаса. Бег в темноте, с фейерверками, что взрывались вокруг, представлялся ей настоящим кошмаром, несмотря на то что в конце она обнаружила Пэрис в безопасности, под присмотром Бэзила Фолти. А еще отвратительный Джанкарло крутился вокруг Сиены даже больше, чем обычно, и теперь она требовала отпустить ее пожить в его квартире в курортной зоне (кажется, даже у самых бедных итальянцев есть эти квартиры, обычно у моря или в горах). Эмили быстро раздавила эту идею. Она не доверяла Джанкарло в Монте-Альбано и еще меньше доверяла бы в квартире где-то далеко, за много километров от ее бдительного ока. Лучше Сиене недолго побыть от него подальше.
Во-вторых, ей нужно было увидеться со своим бухгалтером и адвокатом, и оба они были в Лондоне. В-третьих, она очень хотела снова встретиться с Петрой. А в-четвертых… в-четвертых, был кусочек смятой газеты, отправленный Петрой, с нацарапанной подписью: «Это фотография М. Все еще милый, а? Иззи и Рут устраивают встречу выпускников 22-го. Сможешь приехать?» Так что утром 16 августа Эмили сидела за компьютером с чашкой черного кофе на столе и бронировала билеты в Гатвик.