— Далеко не все. Так что сделайте мне такое одолжение. В 1945 году Управление — тогда оно называлось УСС — решило, что кое-кого из нацистов было бы полезно переправить в Штаты, что они могут там пригодиться. Таких, как, например, фон Браун. К их числу принадлежал и Скорцени, потому что знал, где находится недостающая часть сокровищ из поезда. Уверен, что он и не думал рассказывать об этом, пока не станет ясно, какой приговор вынесет ему один из многочисленных военных трибуналов, судивших военных преступников.
Риверс снова изменил позу. Похоже, игра начинала ему надоедать.
— Это все твои догадки.
— Но ведь я прав, скажете, нет?
— Валяй дальше, — уклонился от прямого ответа Риверс. — Я слушаю.
— Готов держать пари, что Скорцени так и не сказал, где спрятаны сокровища, и кто-то решил отправить его обратно в Европу.
Риверс кивнул.
— Вот только его нельзя было посадить на самолет или пароход и отправить за океан. Все было далеко не так просто.
Лэнг демонстративно почесался.
— В этой проклятой поповской юбке чертовски жарко. Вы не позволите мне снять ее?
Риверс взмахнул рукой с пистолетом.
— Снимай хоть трусы. Но помни: если я увижу оружие — ты покойник.
— Спасибо.
Сняв через голову рясу, Лэнг наклонился и положил ее на землю. И рукой, находившейся в тени и дальше от Риверса, подхватил с земли фомку. Теперь он был вооружен. Правда, оставалось непонятным, что можно сделать этой короткой изогнутой железкой против автоматического пистолета.
Там видно будет.
— Именно поэтому Управление позаботилось о том, чтобы отправить его в единственную оставшуюся в мире фашистскую страну — в Испанию, где правил Франко. Но оставалась еще одна проблема — непредвиденная и очень серьезная.
Риверс, похоже, заинтересовался — впервые за все время, прошедшее с момента его появления в подземелье.
— И что же это была за проблема?
— За время пребывания в Штатах Скорцени обзавелся сыном. Американского гражданина, даже нескольких месяцев от роду, так просто не вышлешь. Рискну предположить, что она неплохо владела искусством шантажа.
— Сука! — резко бросил Риверс. — Я никогда ее не видел; она разбилась в автокатастрофе до того, как я пришел туда работать, но точно знаю, что она была здоровенной занозой в заднице, а денег ей всегда было мало, сколько ни давай.
Лэнг попытался разглядеть, где же именно находились источники света.
— Но эта проблема была не единственной. Ребенок, сын Скорцени, отлично знал, кем был его панаша, и регулярно навещал его. Он бывал в Испании почти каждый год, начиная с шестидесятого, когда ему было лет пятнадцать, до самой смерти Скорцени в 1974 году. На случай, если вам это интересно — 1974 год был показательным. Посещения закончились в тот самый год, когда Скорцени умер.
Риверс нисколько не удивился.
— Ты не смог бы выяснить, куда и когда ездил этот парень, если не…
Вот теперь Лэнг углубился в область предположений и принялся смело соединять разрозненные обрывки информации. Самым главным оставалось все то же — выиграть драгоценное время.
— Гарольд Стрейт — незаконный сын Скорцени, верно? Знаете, Риверс, достаточно присмотреться к нему как следует. Представьте себе, что у него на правой щеке шрам, и все сразу станет ясно. Похожи, как две капли воды. Вы, парни, хорошо поработали, создали для него мощную биографию, но оставили в архивах Службы иммиграции и натурализации записи о его частых поездках в Испанию. Мне показалось немного странновато, что ни в одной из своих пламенных речей он ни разу не упомянул о какой бы то ни было заграничной поездке. Да, вы слепили ему биографию. Но беда в том, что она оказалась далеко не идеальной. Не сомневаюсь, что и СМИ, и его политические противники внимательно изучали его подноготную.
И как только кому-то пришло в голову посмотреть оригиналы его документов — ну там, свидетельство о рождении, возможно, какие-то учебные табели и все такое прочее, — вы его убили. Риверс, это было для вас очень опасно.
Риверс снова кивнул. Его лицо блестело от пота, или это лишь казалось Лэнгу?
— Да, ко времени смерти Скорцени я был совсем новичком, сопляком, пытавшимися как-нибудь приладить «крышу» к «Скрепке». Мы-то отлично знали, какой поднимется вой, если станет известно, что мы делаем что-то не кошерное. На моего предшественника работал один из лучших рисовальщиков местных документов, какие только водились в Миннесоте. Конечно, любой, кто понимает в документах, рано или поздно определил бы подделку, но мы рассчитывали, что щелкоперам из прессы хватит беглого взгляда на любые корочки. Как бы там ни было, к семьдесят четвертому мы уже выжали из этих колбасников все, что они могли дать, а тут и всякие комиссии Конгресса зашевелились и полезли к нам с неприятными вопросами. Нам уже и меда не хотелось — лишь бы пчел отвадить. К тому времени сынишка Скорцени уже занял неплохое место среди политиков своего штата, и перепихнуть его в Вашингтон было просто делом техники. Скорцени, его папашка, был человеком скрытным, и фотографий, на которых можно было бы заметить, как похожи они со Стрейтом, было очень мало. А уж в публичном доступе, можно сказать, и вовсе не было. Потому-то нам и пришлось позаботиться о Хаффе. Жаль, но ничего нельзя было поделать.