— Accusatem — существительное, а не глагол, — заметил Лэнг, даже не пытаясь скрыть злорадства от того, что друг допустил ошибку.
— Это я и сам знаю, просто хотелось убедиться, что вы не утратили формы. Проблема в том, что мы, на самом деле, не знаем, глагол это или существительное. Окончания-то нет.
— Для глагольного окончания этот промежуток не подходит.
— Только если текст написан прозой.
— Вы думаете, что это стихи?
— Это может быть какой-то из стихотворных размеров, — улыбнувшись, продолжил Фрэнсис. — Возможно, вы забыли, что у римлян было семь классических метров или стоп для латинского лирического стиха — анапест, краткий-краткий-долгий…
— Не годится.
— …Дактиль, долгий-краткий-краткий. — Фрэнсис не без ехидства взглянул на Лэнга. — Вы, конечно же, хорошо разбираетесь в теоретических основах латинской поэзии.
— Послушайте, разве вы не должны приносить обет смирения или что-то в таком роде?
Фрэнсис наклонился через стол и налил пива в стакан Лэнга.
— Ну, ладно, ладно, очень маловероятно, что это окажутся стихи. — Он поставил кувшин и вновь принялся разглядывать листок. — Совершенно очевидно, что тут глагол jubit — кто-то, в третьем лице, что-то приказал.
Лэнг отхлебнул из стакана.
— Можно спокойно ставить на то, что это сделал император. Они любят приказывать.
— Вопрос, что именно. Приказал выдвинуть обвинение? Он мог сделать это и сам.
— Если допустить… Accusatorii означает обвинительный. Предположим, что он приказал подготовить обвинительный акт… что тогда должно быть написано?
Фрэнсис поправил очки, как будто это могло помочь ему лучше понимать язык.
— Глаголов всего два. Второй — sepelit — хоронит или погребает.
Лэнг уставился на сделанную собственной рукой копию надписи, позабыв о пиве.
— Приказывает, обвинительный акт, погребает? Не имеет смысла, даже по грамматической конструкции. Давайте, попробуем что попроще. Rexis iudeaium, несомненно, означает, «царь иудейский».
Оба переглянулись.
— Христос? — произнес Лэнг. — Если я не ошибаюсь, именно такую издевательскую табличку прибили Ему на крест, как указание на совершенное преступление.
— Табличка была именно такой, но я вовсе не уверен, что она была чисто издевательская, — ответил Фрэнсис. — И вообще, почему бы вам не узнать об этом наверняка?
— Каким образом?
— Один мой друг преподает иудаику в Эмори.
Лэнг не донес стакан до рта.
— В Эмори? Это же лавочка методистской церкви! Неужели они занимаются иудаикой?
— Получается, что так. У нас с Лебом Гринбергом даже программы иногда совпадают. Вот такое проявление истинного экуменизма, когда иудей, католик и протестант чуть ли не по одному конспекту рассказывают о свободе вероисповедания и о том, что американцы равно благосклонны ко всем религиям. У нас был и мусульманский имам, шиит, но он уволился, когда мы заговорили о том, чтобы добавить еще и суннита.
Свобода вероисповедания — это, конечно, хорошо, но сегодня она совершенно не интересовала Лэнга.
— Итак, — сказал он, допив пиво из своего стакана, — что же профессор Гринберг может нам рассказать?
Фрэнсис разглядывал свой стакан, очевидно, прикидывая, хватит ли в кувшине пива, чтобы еще раз наполнить его.
— Я хотел бы узнать, какие существуют взгляды на этот самый титул «царя иудейского» с нехристианской точки зрения. Это могло бы помочь нам вернее разобраться в надписи Юлиана.
— А почему вы сами не можете спросить его об этом? — осведомился Лэнг, который все еще не мог окончательно прийти в себя после известия о том, что в университете методистской христианской церкви существует кафедра иудаики.
Найдя, наконец, компромисс, Фрэнсис разлил остатки пива из кувшина поровну в оба стакана.
— По одной причине. У нас с Лебом прекрасные отношения, но, думаю, с вами он будет обсуждать иудейскую точку зрения на эти события истории куда искреннее, чем со мною. Как-никак я священник, а вы — наполовину язычник.
— Это, пожалуй, лучшее, что я когда-либо слышал от вас. — Лэнг знаком попросил официанта принести счет. — Я, по вашим словам, всего лишь частично язычник.
— Только смотрите, чтобы у вас голова не закружилась от похвалы.
Они бросили монетку, кому платить, и Лэнг, как всегда, проиграл. Этот жребий давно уже превратился в пустую формальность. Фрэнсис всегда побеждал. Лэнг подозревал, что тут священнику помогают высшие силы.
Выйдя из ресторана, Фрэнсис остановился, чтобы полюбоваться новым автомобилем Лэнга, сверкавшим под уличными фонарями свежей черной краской.