Питер взглянул на нее: его глаза заблестели.
— Правда? — спросил он с надеждой в голосе.
— Конечно, Питер, — сказала товарищ Лаура. — Ты позволишь, я помогу тебе организовать это дело?
— Ну да, ну да! — воскликнул он радостно.
— Давай же руку, товарищ!
Он вскочил на ноги и изо всех сил пожал ей руку.
На следующее утро, за завтраком, товарищ Лаура объявила, что вечером у костра будет такое, чего никогда еще не было. Вместо обычного чтения или бесед товарищ Питер расскажет о том, как он участвовал в патерсоновской стачке. Пионеры даже не знали, что Питер — из Патерсона, и когда они услыхали такую новость, они принялись кричать «ура» патерсоновским забастовщикам. Питер покраснел от гордости, слыша, как приветствуют его друзей.
Он произнес прекрасную горячую речь у костра. Он говорил почти час; этот тщедушный мальчишка оказался отличным оратором. Он рассказывал о голоде в Патерсоне, об урезках заработной платы, о рабочих сходках. Его отец работал на текстильной фабрике днем, а мать — ночью, чтобы иметь возможность заботиться днем о детях. И никогда не было у них достаточно еды и башмаков. Питер рассказывал о драках в пикетах, о газовых бомбах, которыми забрасывают их жестокие копы, о смерти двух забастовщиков.
Он показал пионерам при свете костра свою бритую голову и рассказал историю каждого из трех своих шрамов, а потом историю шишки, похожей на луковку. Каждый из шрамов — это был след полицейской дубинки, а шишка досталась ему от кастета наемного убийцы. Пионеры поеживались, а потом смеялись, когда Питер рассказывал о том, как полисмены гнали его и других ребят от пикетов и как ребята давали тугам[13] такие клички, что те краснели и синели от злости.
— Эти копы ненавидят нас так же, как и наших отцов, — говорил Питер, — потому что они знают, что мы не боимся их. Они называют нас мухами, потому что мы не даем им покоя и кусаем их за руки, когда хотят арестовать нас. Но нам наплевать, что они зовут нас мухами, потому что мы деремся за забастовку.
— Нам наплевать, что они зовут нас мухами!
Сам он был арестован семь раз и дважды лежал в госпитале. У него не пропала охота драться, и он хотел поскорей вернуться назад в пикеты. Но товарищ Лаура настаивает, чтобы он пробыл здесь несколько недель и собрал денег на покупку продуктов для забастовщиков. Помогут ли ему пионеры? Готовы ли они?
Громким криком ответили ему пионеры, когда он закончил. Они вскочили на ноги и кричали в ответ: «Всегда готовы!» — снова и снова, весело и воинственно. И казалось, будто все холмы, залитые луной, и темное небо Америки откликаются эхом на этот крик.
Никогда беседы товарища Лауры не подымали такого восторга. Да, организатор был прав: это было нужное дело, кусочек настоящей жизни, которой не хватало ребятам. Товарищ Лаура убедилась в этом вполне в ближайшие недели.
Поблизости был лагерь для взрослых рабочих. Пионеры устроили там как-то после обеда игру в бейзбол и провели сбор среди своих зрителей. Это дало первые пятнадцать долларов в стачечный фонд. Потом они поставили целый спектакль, сами придумали и речи, и музыку, и костюмы — и все говорило о революции. Две недели они толковали и спорили, готовя свою постановку. Потом снова устроили спектакль в лагере взрослых. Товарищ Питер проводил сбор денег, говорил горячие речи, рассказывал о забастовке и показывал свои шрамы.
Теперь, когда товарищ Лаура вела беседы о Советской России, где ребятам живется легко и радостно, о Германии, о Китае, о других странах, где рабочие борются за свободу, совсем по-другому слушали ее ребята, потому что каждое слово напоминало им о товарище Питере и о патерсоновской стачке. Купанье, бейзбол, прогулки и костры шли своим чередом, но теперь пионеры больше всего гордились тем, что они делали для забастовки.
И сам Питер понял, что эти пионеры — отличные товарищи и совсем не щенки. Абе Гросс, которого он ударил тогда в палатке, помогал своему отцу в двух забастовках. У Рэби Мэртина, негра, отец сидел в тюрьме за то, что в Гарлеме выступал с коммунистическими речами.
Бледное, сморщенное лицо Питера загорело, и разгладились угрюмые морщины на лбу маленького забастовщика, тощее тело окрепло на солнце и на ветру и стало упругим.