— У нее следы собачьих укусов на теле, — заметил доктор Ригаль, — но самое большее, что могло произойти от них, — это сильный испуг и, как следствие, сжатие сосудов головного мозга.
— Следует учесть, что она тонула, — добавил коллега. — Важно было бы знать, как задолго перед утоплением она поела.
Поскольку любой врач всегда в какой-то степени бывает криминалистом, профессор с живостью сказал:
— Кто знает, не стала ли она жертвой преступления? Князь, могу я попросить вас выйти на минутку, нам необходимо остаться одним.
Мишель покорно повиновался.
— Можете войти, — позвал Перрье через короткое время. — Бедная девушка подверглась бесчестью, — печально сказал профессор. — Следы совсем недавно совершенного насилия.
— Какая подлость!.. — вскричал с гневом русский.
— И один этот факт насилия уже может быть причиной ее болезни, — сказал Ригаль.
Врачи предписали режим и удалились, сказав, что станут по очереди навещать больную, сколько потребуется.
Для князя, что стал участником драмы, началась новая жизнь. Он замкнул двери для всех, кроме своего друга и поверенного Мориса Вандоля. Отказался от всех развлечений: клубов, театра, бегов и других удовольствий. Заняв под большие проценты крупную сумму, расплатился с долгами, в том числе и с карточным долгом графу Мондье. Мишель поселился в комнате рядом с той, где лежала Жермена. Сто раз на дню он отрывался от книги, которую рассеянно читал, и, тихонько ступая по ковру, подходил к постели больной.
Монахиня, что дежурила возле нее, — девушка с бледным лицом, кроткими глазами, полными милосердия и веры, — со словами сострадания на устах поднимала голову Проникнутый великим почтением к ее неиссякаемому терпению и самоотверженности, князь тихонько спрашивал:
— Ничего нового, матушка?
— Ничего нового, месье.
Расстроенный, он подходил, иногда осторожно брал горячую руку, щупал беспорядочное биение пульса и отправлялся к себе, не в силах видеть блуждающий взгляд Жермены и слышать ее неразборчивые слова. Молодой человек испытывал почти физические страдания, когда слышал, как девушка иногда стонет от нестерпимой боли в мозгу.
Морис Вандоль приходил каждый день и подолгу сидел с другом. Князь Березов совершенно переродился. События внешнего мира его не интересовали, он всей душой сосредоточился на Жермене.
Продолжительность болей в мозге при менингите бывает разной. Иногда они длятся несколько дней или даже всего несколько часов, но порой продолжаются очень долго, от их продолжительности не зависит возможность и срок выздоровления.
Жермена все время находилась между жизнью и смертью и невыносимо страдала.
Так продолжалось восемнадцать дней. На девятнадцатый случился приступ, от которого она чуть не умерла. Но зато в первый раз можно было понять ее слова.
— Пощадите!.. Сжальтесь!.. Я вам ничего плохого не сделала!.. Мама!.. Пощадите… Моя бедная мамочка!.. Граф… Подлец!.. Это он!.. Мондье!.. Сжальтесь!.. Сжальтесь над бедной Жерменой!..
Наклонясь над изголовьем умирающей, Мишель Березов с болью прислушивался. Он узнал наконец, что девушку зовут Жерменой… Уловив проблеск сознания в ее взгляде, тихо спросил:
— Граф… Какой?
— Мондье[18]… Мондье… Он… Ох…
Мишель подумал, что она воскликнула: «Мой Бог!» — и подумал: она не поняла, жестоко было бы продолжать спрашивать.
Это он не понял ее слов… Скольких несчастий не произошло бы, догадайся он тогда.
Ночью Жермене стало еще хуже, если только это было возможно, и князь в страхе послал Владислава за докторами. Едва дворецкий удалился, у Жермены началось сильнейшее кровотечение из носа. Больная слабела с каждой минутой, и Мишель с ужасом ждал последнего вздоха.
Доктор Перрье вошел в тот момент, когда князь в отчаянии воскликнул:
— Она погибла!
— Она спасена, — радостно сказал доктор. — Если не будет непредвиденных осложнений, я отвечаю за ее жизнь.
ГЛАВА 11
Бамбош — тот, кто встречал графа с похищенной Жерменой возле кабачка Лишамора, дежурил затем возле ее комнаты и, наконец, под кузовом ландо добрался к дому князя Березова, — был вполне законченным мерзавцем. Не играя пока никаких крупных ролей, он вполне мог бы не уступить самым закоренелым и знаменитым преступникам в жестокости, хитрости, ловкости и полном отсутствии любых нравственных устоев.
— Ему всего восемнадцать, а он уже законченный бандит, — с гордостью говорили между собой мамаша Башю и Лишамор, радуясь и за себя: ведь это они выработали и развили в приблудном ребенке, их приемном сыне, самые преступные инстинкты.