Он самым искренним образом тешился этой радостью и, казалось, лучшей награды за свой подвиг по желал.
— Он чрезвычайно доволен. Имение действительно роскошное и куплено за грош!.. Паршикову и Мусину выдается по пятисот рублей, Ивану Иванычу триста… Я получил право расширить квартиру на счет смежной… Сделаю себе большой зал и поставлю там рояль… Позову Здыбаевских, и пойдет у меня музыка… Всю нашу статистическую канцелярию на радостях велено оставить, и даже можно еще пригласить… Одним словом — результат блестящий!..
Он, как ребенок, одинаково упивался и повышением в чине, и постановкой рояля в предполагаемом зале, и тем, что у него будет музыка. Хотел я напомнить ему о намерении, по окончании дела с покупкой имения, бросить секретарство, но решил, что это будет бесполезно. Его настроение ясно доказывало, что об этом не может быть и речи.
— Ну-с, теперь займемся нашим отчетом… Надо, чтобы он вышел потрясающим, подавляющим… Что бы такое придумать еще? а? Что-нибудь такое, что никому больше не могло бы прийти в голову?! Какое-нибудь приложение, дополнение… Как вы думаете?..
— Можно! — сказал я. — Очень эффектная штука…
— Ну? Что же это?
— А вот что: те самые сведения, которые мы даем в ведомостях, изобразить графически!..
— Графически? Это что же означает в данном случае?
— Это значит наглядно, при помощи чертежей… Можно пустить в красках, если вам не жаль денег.
— А в самом деле! Я понял, понял — это идея! Это, знаете, может прямо в лоск положить членов комиссии… Раскрывают отчет — и вдруг такая штука… Все как на ладони!.. Великолепно! А вы и это умеете?
— Почему же нет?
— Ну, знаете, вы… вы действительно гений приспособляемости!.. Уж вы меня извините, а я не могу вам платить сто рублей, отныне вам даю двести… Уж извините.
— Охотно извиню вам это. Только я могу лишь вчерне, а беловая работа должна быть исполнена мастером своего дела.
— Послушайте! Вот идея! Мы пригласим Сереженьку Здыбаевского! Он отлично умеет чертить!.. Ведь ему делать нечего, и отчего не заработать карманных денег! Великолепно! Приступим!.. А его превосходительство как приятно будет поражен, когда мы ему преподнесем эту штуку! Браво, ей-ей, браво!..
Сереженька охотно согласился, так как его артистические занятия оставляли ему достаточно свободного времени. Этот живой, веселый юноша сразу установил в нашей канцелярии юмористический тон. Консерваторский ученик Спицын обрадовался ему, как находке, зато серьезная барышня окончательно сдвинула брови и приобрела вид оскорбленной женщины. Вследствие этого и Рапидов начал дуться, и эти два обстоятельства стесняли нас.
— Слушайте, Николай Алексеевич, — сказал однажды Сережа, когда мы были втроем в кабинете, — нельзя ли ее, эту строгую особу, взять на полную пенсию?
— Каким образом?
— Да так, чтобы платить ей жалованье, а она сидела бы дома!
— Она на это не согласится, обидится… А вот что я могу для вас сделать. Я предложу ей заняться приведением в порядок моей библиотеки. Пусть себе роется в шкапах.
— И вы обрекаете себя на подвиг совместного пребывания с нею?
— Нет, боже сохрани!.. Я ей предоставлю те два шкапа, что у меня в гостиной.
Барышня охотно согласилась. Она нашла, что это интеллигентное занятие к ней больше подходит. В нашей канцелярии полились шутки, остроты, анекдоты, не всегда целомудренные, и неподдельный смех. Рапидов совсем переменился, перестал дуться и сделался милым статистиком.
В то время, как мы с Сереженькой деятельно чертили графические изображения статистических величин, Николай Алексеевич с увлечением занимался расширением своей квартиры, насколько позволяли ему многосложные секретарские обязанности и служба. Работа шла быстро. В какие-нибудь две недели квартиры были уже соединены, образовался зал, действительно большой и высокий, оклеивались обоями стены.
Пришел Антон Петрович, похохотал над нашими рисунками, назвал их «до дерзости смелым шагом» и, побывав в новом зале, сказал нам тихонько:
— Готов держать пари, что он замышляет жениться! помяните мое слово!
Николай Алексеевич вечно говорил о своем зале, о предполагаемой отделке его, обстановке. Он тешился этим, как ребенок куклой, и забывал в это время о статистике и о своем секретарстве. Мы заметили, что даже вид у него сделался лучше — ясный и здоровый. Мы завтракали все вместе. В большой столовой накрывался длинный стол, ставилось вино и закуски. Среди этих закусок важную роль играла лосина — результат недавней охоты его превосходительства, — которую мы ели уже три недели и которая нам смертельно надоела. Но Николай Алексеевич всякий раз торжественно рекомендовал нам ее как замечательное блюдо и прибавлял: