— Я это немедленно для вас сделаю.
— Вы шутите. А я всерьез. Сейчас уже, правда, вечереет. Скоро зайдет солнце. Но мне очень бы хотелось или за город, на природу, или на пароходе поехать…
— За город? — Он задумался. — Пожалуй, лучше на пароходе. Пойдемте к пристани.
И вот Юлия плыла на пароходе с Владычиным, как год назад плыла она с Николаем Александровичем Суходоловым. Но до чего же та поездка, тот вечер отличались от этой поездки, от этого вечера. Не было ни шампанского, ни графинчиков с водкой, ни залежалых закусок пароходного буфета. Стояли на нижней палубе, на корме, облокотись о поручни, касаясь плечом плеча, смотрели, как кипят взбиваемые лопастями винта речные воды за кормой, как река, отражая вечереющее небо, постепенно темнеет, как зажигаются по берегам зеленые и красные огоньки сигнальных фонарей. И рассказывали, рассказывали друг другу о себе, о своей жизни, о своем детстве, о своих мечтах и думах.
— И почему же все-таки вы не женились потом? — спросила Юлия, выслушав рассказ о неудаче Владычина с женитьбой. — Почему не женитесь сейчас?
— Не знаю, Юлия Павловна, не знаю, — ответил он. — Я не искал объяснений этому. Когда меня спрашивают, отвечаю обычно: некогда, времени нет. Но дело, очевидно, глубже. Ведь надо встретить такого человека, который бы не тяготился той жизнью, какая у него будет со мной. Он приобретет одни неприятности — вечное ожидание с утра до ночи. И что получится? Получится раздражение. Сначала одностороннее — с ее стороны. Затем и обоюдное. Пойдет глухая домашняя война. Мама будет, полагаю, на моей стороне. Следовательно, жена моя окажется перед лицом превосходящих сил противника и рано или поздно соберет вещички, да и айда бежать от такого счастья.
— Не понимаю, — сказала Юлия. — Вот моя сестра замужем за партийным работником.
— Да, да, знаю. Знаю, что вы хотите сказать.
— Обождите, пусть уж я скажу. Они живут двадцать семь или даже двадцать восемь лет вместе, и войны у них нет. Сестра счастлива с Василием Антоновичем. — Юлия говорила о Соне, о ее счастье и не замечала того, что Сонина жизнь, о которой она совсем недавно отзывалась как о жизни однообразной, тусклой, неинтересной, в эти минуты уже не казалась ей ни однообразной, ни тусклой, она представала перед Юлией жизнью счастливой, интересной, какой Юлия очень бы, очень хотела и для себя.
— Ваша сестра исключение, — ответил Вла-дычин. — Такие на каждом шагу не встречаются. У нее у самой интересное дело, ее интересы не зависят только от интересов мужа, она и свое может внести в дом. И вообще она женщина содержательная, с удивительным характером.
Тут Юлии хотелось крикнуть: «С чего вы так принялись хвалить Соню? Есть женщины получше Софии Павловны Денисовой, в которой, по правде-то говоря, совсем и нет того, о чем вы так вдохновенно декламируете. Оглянитесь вокруг, всмотритесь повнимательней». Но она промолчала.
Пароход остановился у Скита. Через полтора часа он пойдет обратно. До того времени можно погулять по берегу, в таинственном мраке, под старыми коряжистыми, ощипанными озерными ветрами, двухобхватными соснами.
Юлия оступилась среди этих сосен, вскрикнула, Владычин поймал ее за локоть. Она замерла на миг, чувствуя его крепкую руку, ждала, ждала чего-то, ждала с бьющимся, взволнованным сердцем. Но рука отпустила локоть. Шли вдоль берега, по плотному накрытому озером песку, спотыкались о корни, толстые и змеистые, выползшие из береговой толщи почти к самой воде. Было пустынно, тихо, только плескалась отсвечивающая на изгибах вода да с однообразной настойчивостью скрипели где-то уключины.
Возможно, что уже надо было возвращаться к пристани, к пароходу. Но Юлия все шла вперед и вперед, не отдавая себе отчета — куда, зачем и почему. Покорно шел следом и Владычин. И только, когда далеко, очень далеко позади пароход дал первый гудок, предупреждавший о скором отплытии, он спокойно сказал:
— Юлия Павловна, а мы опоздали.
— Это вас очень беспокоит, Игорь Владимирович?
— Меня? Нисколько. Я же вам сказал, что вечер в пединституте перенесли на завтра. Я свободен.
В конце концов она стала зябнуть. Он сказал:
— Хорошо, что я под пиджак надел этот джемпер да захватил этот плащ. Какая комбинация вас больше устроит: пиджак с джемпером или джемпер с плащом? Можно еще плащ с пиджаком.
— Решайте сами, — ответила она устало.
Он надел на нее снятый с себя джемпер. Джемпер еще хранил тепло хозяина. Юлия улыбнулась в темноте. Он надел на нее и плащ, который нёс в руке; старательно застегнул все пуговицы. Сам остался в пиджаке.
— А вам не будет холодно? — спросила Юлия.
— Холодно, возможно, и будет. Но я не простужусь, Юлия Павловна, не беспокойтесь, пожалуйста. Как все тупицы, я по утрам делаю физзарядку и обтираюсь водой из-под крана. Ну так, — сказал он серьезно. — Следующий пароход, как гласит расписание, будет только около шести утра. Следовательно, надо искать пристанище. Пошли, Юлия Павловна.
— Куда?
— Не знаю. Куда-нибудь. Где-то здесь рыбацкая деревушка должна быть.
Они месили песок меж соснами. Они натыкались на сосны. В конце концов, когда Юлия уже еле передвигала ноги, вышли к такому месту, где над озерным берегом господствовал обрывистый высокий холм. На холме стояла деревня — чёрные силуэты крыш вычерчивались на фоне синего звездного неба. Под обрывом, на берегу, чернели перевернутые днищами кверху большие рыбацкие лодки. К самому подножью обрыва теснились приземистые строения неизвестного назначения.
— Нам повезло, — сказал Владычин. — Это бани, Юлия Павловна. В них и моются, и сети коптят. Чтобы не гнили. Давайте зайдем в любую.
Скрипнула тяжелая дверь из толстых плотных тесин, из черного густого мрака ударило теплом и вкусным запахом того дыма, которым пахнет копченая рыба. Владычин вошел первым, долго копался и шуршал чем-то в таинственной избушке. Потом он взял за руку Юлию, повел в темноту, предупреждая, чтобы она шла осторожно, а то можно стукнуться головой о балку.
— Щупайте тут руками, — сказал он, подталкивая ее к чему-то. — Что нащупали?
— Что-то мягкое. Какие-то нитки.
— Это сети. Я их настелил для вас на полке, на котором моются. Он сухой и чистый. И сети чистые. Устраивайтесь на них и спите.
— А вы? — Юлия боялась, как бы он не застеснялся и не ушел куда-нибудь. Одной тут будет безумно страшно.
— А я рядом. Я себе тоже сейчас устрою ложе. Дверь, конечно, закроем. Тут щеколда есть, А то чего доброго медведь зайдет.
— Медведь? Как смешно! — Юлия скинула плащ и улеглась на сетях. Ноги у нее горели от усталости. Она хотела еще сказать, что ей очень хочется есть, но не успела сказать — уснула.
Проснулась Юлия оттого, что прямо в лицо светило солнце — тонкий и длинный луч, пробившийся в щель над дверью. Дома в таком луче толкутся медленные пылинки. Здесь он был чистый и ясный.
Юлия не сразу поняла, где она и что с ней. Низко над головой висел черный, прокопченный потолок с толстыми черными балками. Стены были бревенчатые и тоже черные. В углу сложена печка, похожая на грубый камин, в ней груда больших круглых булыжников. И всюду сети, сети, сети, какие-то обручи. Сама она тоже лежит среди груды сетей, раскинутых на широком полке из чистых желтых, до блеска выскобленных досок. И тут же, тоже на сетях, спит он, он, Игорь Владимирович. Спит тихо, по-ребячьи, подобно Павлушке, подложив руку под щеку. Может быть, ему было холодно ночью? Она-то укрылась его плащом. А у него была только путаница сетей, он утонул в них до пояса.
Юлии нестерпимо захотелось потянуться к нему, поцеловать его в закрытые, спящие глаза. Вот же он рядом, совсем рядом, возле. Ну почему этого нельзя; почему?
Но почему-то все-таки было нельзя. Она долго всматривалась в его лицо. Затем тихо поднялась, взяла с полу туфли и, не надевая их, пошла к дверям. Стараясь делать все, как можно тише, откинула щеколду и, вновь прикрыв за собой дверь, выскользнула на воздух. Воздух был свежий, озеро шумело, солнце поднялось над ним довольно высоко. Юлия взглянула на часы, но они остановились — забыла завести с вечера.
Лодок на берегу было совсем мало. Где-то далеко в озере они мелькали черными точками. Хорошо, что рыбакам перед выходом на лов не понадобилось заходить в избушку. Вот было бы дело: неожиданные ночлежники!