Роясь в старых манускриптах, изучая чертежи и записи предыдущих исследователей, подбирая себе помощников, София Павловна была занята и другими заботами, о которых никогда не упоминают в отчетах научных экспедиций, руководимых женщинами. София Павловна немало потрудилась над тем, чтобы одежды ее для такой поездки были удобны и в то же время, чтобы выглядела она в них соответствующим образом. Она сшила несколько комбинезонов, с лямками, с медными пряжечками, с карманами с карманчиками.
Туфли?.. Вот туфли, конечно, были взяты на высоких каблуках. Тут София Павловна с собой ничего поделать не могла.
Работы шли вовсю. Парни немножко лодырничали. Им хотелось купаться, плавать на плоту, который они сколотили из бревен, выброшенных весной на берег, ловить рыбу, благо в Кудесне ее было настолько много, что практикант-повар каждый день варил уху из окуней и ершей, жарил хариусов и судаков. Девочки были поприлежней. Но и их порой уносило куда-то так, что и следа не найдешь. И все же дело шло. За неделю сняли слой, в котором в свое время было обнаружено торжище. Извлекли из него и еще немало интересных, ценных предметов: костяные гребни, полуистлевший кожаный кошелек, железную подковку от сапога, рогатину вроде вил.
Потом началось новое, нетронутое, началось самое интересное: Под слоем земли и многовекового мусора, сантиметр за сантиметром, стала обнаруживаться обширная круглая площадка, обнесенная каменными глыбами. Всем хотелось схватиться за лопаты да поскореё раскидать землю. Но София Павловна и ее заместитель умеряли пыл молодых археологов. Каждую горсть почвы надо было перебрать пальцами, просеять сквозь решета и еще раз перебрать, рассматривая в лупу. Спешить было нельзя. Спешка — враг археологии. София Павловна рассказывала ребятам о том, как велись раскопки в Новгороде, в московском Зарядье, как Шлиман разыскивал Трою, а Говард Картер — забитую сокровищами гробницу египетского фараона Тутанхамона.
К месту раскопок сбегались ребятишки из окрестных деревень; иные из них предлагали свою помощь. София Павловна не отказывалась от их помощи, хотя прекрасно знала, что эти помощники больше напортят, чем помогут. Но разве же можно отталкивать добровольцев, энтузиастов?
Приходили взрослые, сидели в сторонке, курили, затевали разговоры. Кто-то из ребят проболтался, и скоро всем вокруг стало известно, что главная на раскопках — жена секретаря обкома партии. Разговоры поэтому с ней затевали на большие хозяйственные и политические темы. Напрасно она старалась всячески подчеркивать, что секретарь обкома — это одно, а его жена — совсем другое, — не помогало. Однажды за нею даже прикатили на рессорной тележке и повезли в колхоз показывать каких-то особенных, «скороспелых» поросят. Пришлось ехать, пришлось смотреть, — никак не могла отговориться.
Часто появлялся директор одной из соседних школ, молодой учитель истории. Ему было лет двадцать пять. Высокий крепкий человек, с очень хорошим, немножко скуластым лицом, понравился Софии Павловне его горячим интересом к работам на раскопе. Появляясь, он первым делом шел к ней, к Софии Павловне, хорошо, умно беседовал. Потом куда-то исчезал, и Софии Павловне невдомек было, что одновременно исчезала и одна из студенток.
Кто-то из колхозников сказал Софии Павловне однажды:
— Товарищ начальница, а дело-то того… Или вы от нас директора увезете, или он у вас работницу уведет.
— Не понимаю, — ответила София Павловна в недоумении.
— А это ученые всегда так. Что тысячу лет назад было, знают. А что вокруг происходит, о том и не ведают. Гуляет директор наш с вашей студенткой.
— Как, то есть, гуляет?
— А уж вы сами полюбопытствуйте.
София Павловна расстроилась. «Любопытствовать» она, конечно, не собиралась. Она просто не знала, как ей поступить. Никто иной, именно она одна ответственна за полтора десятка девчат и ребят, отправившихся с нею сюда, на Кудесну. Она решилась поговорить с девушкой.
— Шурочка, — сказала, пригласив ее в свою палатку. — Ну что же это такое! Твои папа и мама думают, что ты тут добросовестно работаешь, хорошо себя ведешь, а ты… — София Павловна остановилась, чувствуя, что говорит что-то не то. Эта Шура работала именно хорошо и вела себя совсем не плохо. Дело, следовательно, в другом. А в чем же тогда?
— София Павловна, — ответила девушка. — Вы, может быть, думаете, что у вас будут неприятности из-за меня? Но ведь мне же двадцать один год, я не пионерка. У вас в мои годы уже, наверно, дети были.
— Я понимаю, понимаю. Но…
— Неприятностей у вас не будет, София Павловна, не будет.
—. Почему ты так упорно говоришь о неприятностях, Шура? — София Павловна насторожилась. — Что это значит? Какие неприятности ты имеешь в виду?
Студентка стала рассказывать историю со своим младшим братом. Когда он учился в четвертом классе, случилось как-то на уроке физкультуры, что преподавательницу срочно вызвали и она ушла из зала. А в это время братишка девушки принялся проделывать фокусы на турнике и, сорвавшись, вывихнул руку. Первое, что сказала вбежавшая преподавательница было: «Дети, вы же знаете, что я выходила. Вы должны подтвердить, что это произошло без меня. Коля, — говорила она и брату Шуры, — ты тоже должен так сказать: ты сам, сам, без меня». Ему было ужасно больно, он был испуган, ему нужна была быстрая помощь, а его уговаривали не выдавать учительницу, выгораживать ее.
— Он пришел домой, София Павловна, — рассказывала Шура. — Руку ему уже, конечно, вправили, перевязали, все, что надо сделали. Но душа у него была навсегда ранена. К учителям он стал относиться скептически. Они ему о примерах благородства толкуют, а он помнит одно: «Скажи, что это было без меня». Ему, София Павловна, тогда было лет одиннадцать, а мне четырнадцать. Я тоже этот случай запомнила. А позже мне и самой пришлось убедиться в том, что есть немало людей, которые только и думают о том, как бы их хата была с краю. У нас была директорша…
— Ты меня очень-очень обидела этим рассказом, Шура, — сказала София Павловна грустно. — В чем ты меня заподозрила? Неужели ты думаешь, что я боюсь неприятностей для себя? Шура, Шура… Я думаю о тебе, молоденькой, извини меня, — глупенькой, потому, что ты неопытная. Я думаю о твоих родителях, о маме, о папе. Здесь такая романтическая природа, такие чудесные вечера, птицы так поют… Головка твоя, может быть, закружилась. А чувств-то, настоящих, серьезных и нет. Испортишь жизнь и себе и родным своим. Зачем ты мне эту отвратительную историю рассказала? Дескать, вот как я и о вас думаю? — София Павловна принялась сморкаться в кружевной крохотный платочек.
— Извините, пожалуйста, — сказала Шура испуганно. — Пожалуйста, София Павловна. Я дура.
София Павловна стояла перед нею и размышляла. Девушка ведь права: одна такая преподавательница, трусливая, случайная в школе, способна отравить детское сознание на многие-многие годы, может быть и на всю жизнь. И не она, не Шура, виновата в том, чего наговорила сейчас о неприятностях. Виновата физкультурница, у которой язык повернулся требовать от мальчугана, которому было очень больно: «Скажи, что это без меня, что ты сам, сам…»
Что же делать? Тоже пытаться избежать возможных «неприятностей» для себя, избежать разговоров о том, что не уследила, распустила, черт знает что устроила в своем лагере? София Павловна даже покраснела от подобной мысли. — Шура, — сказала она. — Я готова нести за тебя любую ответственность. Я готова защищать не себя, а тебя. Но при условии… Скажи, какие у тебя отношения с этим человеком?