— Вообще-то, это правильно. Ты уже столько лет живешь самостоятельной жизнью. Я претензий, Александр, к тебе в этом смысле не имею. Нормальному человеку свойственно стремиться к самостоятельности. И я даже не спрашиваю о побуждениях.
— Ну понимаешь… Ты не спрашиваешь, но я, пожалуйста, объясню. Мы могли бы и здесь, шить. Верно? Но ты — секретарь обкома. У тебя свой режим и свой образ жизни. А к нам могут и будут приходить люди не совсем в том плане, к какому ты и мама привыкли. Могут быть инциденты. А зачем? Я рад, что еще не ссорился с родителями. И мне бы не хотелось ссориться с ними никогда. — Александр улыбнулся. — Бывают, конечно, преимущества, и не малые — жить зятю в доме тёщи и тестя, а невестке в доме свекра и свекрови. Тёща или свекровь по дому — то да се, все хозяйство на ней. Свёкор или тесть — тоже починки всякие, закупки дров на зиму, за огородом уход. Можно уезжать вдвоем куда хочешь и на сколько хочешь: за ребятишками, то есть за своими внуками, дед с бабкой присмотрят лучше даже, чем отец с матерью. У нас, как известно, это исключено. Ни ты в порядочные деды, ни мама в заботливые бабки не годитесь. Так что преимуществ, папа, никаких. Одни изъяны.
— Ладно, ладно, доказал! — Улыбнулся и Василий Антонович. — Но вы что, регистрироваться-то собираетесь? Или как?
— Свадьба будет, можешь не сомневаться. Только маму надо подождать. За этим все и дело.
— Правильно, — одобрил Василий Антонович. — А в смысле ее родственников — что там мне предстоит испытать? Не разъяснишь ли?
— Сестра да муж сестры. Майор-ракетчик. Ничего мужик, краснеть тебя не заставит, и вязаться ни с чем не станет.
— Добро.
Шли дни. Василий Антонович готовил отчетный доклад о работе обкома за два года. Много что надо было обдумать, многое не забыть, о многом рассказать. Получалось слишком длинное выступление, приходилось сжимать и сжимать его, выбрасывать и выбрасывать все второстепенное, оставляя только главное, важное, жизненное.
Партийная организация в области была не малая. В день открытия конференции в зрительном зале драматического театра собралось несколько сотен делегатов. После того как был избран рабочий президиум, а затем президиум почетный, председательствующий на этом первом заседании Лаврентьев слово для доклада предоставил Василию Антоновичу.
Василий Антонович вышел к трибуне, установленной на сцене справа от стола президиума, раскрыл папку с листами доклада, налил воды в стакан из графина, отпил глоток, кашлянул. Не первый раз стоит он на этой трибуне, перед этими четырьмя рожками микрофонов, усиливающих звук его голоса, не первый раз смотрит в заполненный людьми зал. Сколько было различных собраний, активов! А конференция эта — уже третья для него в Старгороде. На первой избрали в обком, на второй он отчитывался за первые два года работы. Да, трибуна знакомая. И все равно не легко справиться с волнением. Может же случиться и так, что контакта с залом не произойдет — будешь дудеть в свою дуду, а слова твои не затронут ни чувств, ни сознания слушающих. Может случиться, что все пойдет хорошо до каких-нибудь неточных выводов или утверждений, и тогда конец тебе — зал примется гудеть, обсуждать неудачно сказанное тобой, и никакие звонки председательствующего не помогут, доклад можешь считать не состоявшимся. Много грозных опасностей на пути докладчика. Стоит, например, на минуту запутаться в страницах заранее подготовленного текста, в цифровых таблицах, приложенных к нему, и в зале уже гул, ироническое оживление. Даже вот достаточно еще раз попить воды, и уже что-то в зале испортится. В горле сухо, пить, как на грех, хочется. Но нет, лучше уж перетерпеть до какой-либо удобной паузы.
Все зто Василий Антонович испытывал перед тем, как начать доклад. Заговорив, ободряемый строгой, внимательной тишиной в зале, он начал понемногу успокаиваться, голос его крепчал, проходила скованность, появились первые жесты, которые, в свою очередь, делались все свободнее и свободнее. И когда в каком-то месте послышались аплодисменты, он почувствовал, что можно и еще раз налить воды, это уже примут как должное.
Василий Антонович говорил о достижениях и недостатках в промышленности области, в сельском хозяйстве, в идейном воспитании масс. Говорил о трудовом героизме передовиков, о их воодушевляющем примере для других. Он называл имена, фамилии, приводил названия городов и сел. Делегаты конференции убеждались в том, что докладчик отлично знал положение дел. Говорил Василий Антонович и о культуре, о тяге людей к культуре. И после этого перешел к анализу работы и обкома и всего областного партийного аппарата. Он не скрывал недостатков, не старался что-то замазать, загладить. Но и не самобичевался.
Доклад получился большой, почти на два часа. Текст его был написан, но Василий Антонович то и дело отрывался от текста. В тексте не было истории с чирковскими кружевами, которые идут сейчас за границу; но пришлось к слову, и он об этой истории рассказал делегатам. В тексте и слова не было о председателе колхоза «Озёры» Григории Соломкине, который получил выговор в районе за увлечение живописью; под веселый смех всего зала рассказал Василий Антонович и об этой истории.
— Хорошо или плохо, — говорил он, — что колхозный председатель увлекается живописью? Считаю, что хорошо. И даже очень хорошо. Человек с разносторонними интересами, с широким горизонтом, шире ведет и то дело, которое для него является главным. В «Озёрах» нет делячества. Народ там богат духовно. И что вы думаете?.. Что касается меня, то я считаю: в этом не малую роль играет вдохновляющий, облагораживающий пример товарища Соломкина.
Дальше Василий Антонович сказал, что, поддерживая и одобряя личное увлечение живописью Соломкина, он не может поддержать затею с картинной галереей. Рано это колхозу и ни к чему. Кто туда будет ходить? Походят с неделю, пересмотрят все, и на этом кончится. Можно закрывать озерскую «Третьяковку» на замок. Так фактически оно уже и получилось. Не лучше ли попросить соответствующие организации прислать в область передвижную художественную выставку да повозить ее по группам колхозов. Можно и из настоящей Третьяковки кое-что раздобыть для такой передвижки, можно из Эрмитажа, из Русского музея — откуда угодно. Колхозник должен пользоваться подлинными культурными богатствами, а не их заменителями, не отходами, не вторым и не третьим сортами искусства.
— Кто, — говорил Василий Антонович, — кто обязан заботиться не только о хозяйственном процветании области, но и о культурном, духовном росте людей? Партийная организация в целом, и каждый коммунист в отдельности. Еще многое проходит мимо нас. Я не раз обращался к работникам местной промышленности. Поворачиваются плохо. Может быть, решения конференции их расшевелят. Вот примеры, товарищи. Вы знаете, что такое муштабель?
— Знаем! — крикнули два-три голоса.
— Очень рад, что вы знаете. Но большинство, как видим, молчит. Муштабель — это палочка для того, чтобы поддерживать руку художника, когда он на мольберте работает кистью, набрасывает тонкие мазки. Муштабелей в нашей области не найти. Художники ездят за ними в Москву. Деревянная палочка — из Москвы! Не стыдно ли нам, а? А расправилку для бабочек и жуков кто знает? Вижу поднятые руки. Это, наверно, преподаватели зоологии… Простое устройство: пара дощечек и между ними брусочек из пробки. Тоже из Москвы возят! Назову сотню предметов, необходимых людям искусства, любителям и исследователям природы, изобретателям, испытателям. Несложных в конце-то концов предметов, но которых в области не изготавливают. А кто же это должен делать? И к чему я это все?.. К тому, что с каждым годом жизнь народа становится многообразней, разносторонней, содержательней. Выдавая на гора сланец, выплавляя сталь, повышая урожайность полей и продуктивность животноводства, мы не должны забывать и об этом. Широко надо думать, шире, чем мы планируем в своих планах. Инициатива нужна, выдумка, волнение, творчество.
Хорошие слова нашел Василий Антонович, чтобы сказать об авангардной роли коммунистов. Во всех случаях истории Советского государства, когда предстояли большие, трудные дела, раздавался призыв: «Коммунисты, вперед!» Так было, так есть и так будет еще долго, пока партия, созданная Лениным, не выполнит до конца свою великую программу — не добьется полного построения коммунизма. А там видно будет, когда это будет достигнуто, — видно будет, как быть дальше.