Автобус, подъехав, пшикнул створками.
Лёшка поднялся внутрь, показал водителю ученический проездной и сел на свободное место, благо, их было до фига. Полупустой автобус покатил через весь город. Растрёпанное, сонное, красное со сна солнце карабкалось в небо по окнам домов. Лёшка смотрел на фасады, на зарождающуюся суету дня, на фигурки людей, которых быстро относило куда-то назад, в прошлое, на вывески и деревья. Записанный на пленку голос перечислял остановки: поликлиника, универсам, улица Революции, кладбище.
Часы на телефоне показали восемь пятнадцать, потом восемь двадцать.
— О! Откуда, чел, и куда?
На соседнее место плюхнулся Димка Шверник, парень из параллельного класса, с которым Лёшка года три назад ходил в шахматный кружок.
Кружок, впрочем, не просуществовал и четырех месяцев. Виктор Сергеевич, дядька хоть и пожилой, но классный, вел его каждый четверг в подвальчике дома у самой школы, но скоро заболел, надолго слег в больницу, а заменивший его то ли студент, то ли аспирант в шахматах был ни бум-бум. Типа, лошадью ходи…
— Привет! — Лёшка хлопнул ладонью по ладони. — А ты куда?
— На сельскохозяйственный, — Димка мотнул головой, словно шею ему стягивала удавка. — За мясом, за треской, за зеленью.
— А я на работу.
— Подработка? А где?
— Ага, подработка! — фыркнул Лёшка. — Постоянка! Взяли по объявлению.
— Без опыта?
— Двигаться нужно, Димон, двигаться.
— И без протекции?
— Я же говорю — по объявлению!
— И кем?
Лёшка выдержал паузу.
— Пока секретарь. А там видно будет. Может, в долю возьмут.
— Не фиг тебе повезло! — восхитился Димка. — За меня словечко не замолвишь?
— И кем я тебя возьму?
— Помощником секретаря.
— Ага, обоих и выпрут. Мне поначалу наглеть никак нельзя.
— В бизнес что ли податься? — с тоской произнёс Димка. — А то денег нет ни хрена. Знакомый пацан шебуршит, до тридцатки, говорит, натекает.
— Ага, это же не мешки ворочать.
Димка скривился.
— Это-то понятно.
Автобус затормозил, створки разошлись, впуская шелест листвы, воркование голубей и шарканье подошв. Бетонное крыльцо у сводчатого здания рынка усердно проливал водой усатый азиат в синем халате.
— Ладно, пошёл я, — подал руку Димка.
Он соскочил на тротуар, створки закрылись.
Лёшка проверил хельманне через ткань джинсов: забыл, блин, похвастаться.
Забор бывшего купеческого особняка был всё также тошнотворно-зелен, зато внутри, за решетчатыми воротами, появился небольшой огороженный загончик, уставленный соломенными, будто для стрельбы из лука щитами, а слева узкой полосой кто-то соорудил клумбу с чёрной, голой еще, без ростков землёй.
Лёшка объявился на Шевцова, 33, на десять минут раньше назначенного срока, звонить не решился и поэтому от нечего делать стал маячить перед окнами, меряя двор шагами. Крыльцо в ширину — четыре шага, дорожка до ворот — двадцать один. И тополевые пеньки — один, два… семь. И никто ведь не выглянет, не позовёт. Господину Мёленбеку, похоже, видеокамеру под козырек пришпилить недосуг.
Лёшка с великим трудом дождался, когда часы на телефоне вымигают восемь пятьдесят восемь. Ну, пока он достучится, пока откроют…
Фух, первый рабочий день!
Он вытер подошвы о резиновый коврик, сменивший тряпочный половичок. Обживается иностранец. В животе нервно зашевелилась какая-то колкая гадина. Костяшки пальцев выбили по дереву затухающую дробь. Услышат? Или сно…
Дверь распахнулась, не дав Лёшке додумать.
Но открыл её не Мёленбек. Несколько мгновений они смотрели друг на друга — Лёшка и смутно знакомый мужчина в широких серых штанах и пропущенной через ремень куртке без рукавов, надетой прямо на голое тело.
Пронзительные серые глаза, костистый нос, ниточка зажившего шрама.
— Проходи, — сказал мужчина так, словно они недавно виделись.
— Я новый секретарь, — сказал, вдруг оробев, Лёшка.
— Я вижу.
— Мне господин Мёленбек…
— Я знаю.
— Обувь…
— В обуви.
Обои в коридоре были ободраны окончательно. Стояли бидоны с краской. Короткий участок стены был уже покрашен в густой желтый цвет.