— Извини, что без разносолов, — сказал, дожевав картофелину, Мёленбек. — Но пока так.
Штессан разломал хлеб.
— Это ничего, — хмыкнул он, отщипывая крохотные кусочки мякиша. — Это ещё не Форвахт. И далеко не Гизенхут. В Гизенхуте даже подстреленная ворона была за лакомство.
— Это где? — спросил Лёшка.
Штессан с Мёленбеком переглянулись.
— Там, — сказал, помрачнев, Штессан.
По тону его Лёшка понял, что дальше лучше не выяснять. Наверное, «там» — это в Германии, решил он. Названия звучные. Рублено-немецкие. Хальт! Форвахт! Правда, про голод в Германии он что-то не слышал. Может, во время наводнения? Или схода лавины? А их долго не откапывали…
— Алексей, — придвинулся Мёленбек, — я бы хотел, чтобы ты запомнил одно условие работы моим секретарём. Ты знаешь его?
— Не задавать лишних вопросов?
— Нет. Об этом мы с тобой говорили вчера.
— Хранить секреты?
— Именно. Всё, что происходит здесь, ни с кем вне этого дома не обсуждается. Кто бы что у тебя не спрашивал. Даже если…
Мёленбек замолчал, и Лёшка по тяжелому взгляду черных глаз понял окончание фразы. «Даже если будут пытать», — хотел сказать Мёленбек. «Или убивать».
Лёшка сглотнул.
— А если я не выдержу?
— Возможно, ничего и не случится, — откинулся на спинку стула Мёленбек. — Здесь тихо. Но ты помни.
Перстень на вытянутом пальце предостерегающе блеснул.
Лёшка кивнул, судорожно цапнул стаканчик с остатками сока.
— А зарплата? — спросил он.
— Пятьсот рублей. В день. Это не много, — сказал Мёленбек. — Но жильё и питание бесплатно. Кроме того, Штессан и я берёмся тебя кое-чему обучить. Поверь, этот опыт стоит гораздо больших денег. Воскресенье — выходной.
Пятнадцать тысяч, подумал Лёшка.
В месяц. И за них могут убить. Подступят как-нибудь в темноте: знаешь такого-то? И никто не спасёт.
Он куснул губу.
— Я, наверное… я просто не уверен…
— Хочешь отказаться? — прищурился Мёленбек.
Штессан поднялся, обошёл стол за спиной своего компаньона.
— Я бы не отказывался, парень, — сказал он. — Таких шансов, знаешь, ещё поискать…
И принялся проверять ладонью гладкость дверных накладок. Будто не при чём.
— Вы мне хотели объяснить… — сказал Лёшка.
— Согласишься — объясню, — улыбнулся Мёленбек. — Не согласишься — мучайся потом всю жизнь, гадая, что да почему упустил. По-моему, это честно.
Лёшка покатал огрызок огурца.
— У вас какая-то странная контора.
— Возможно. Ладно, — Мёленбек хлопнул ладонью по столу. — Иахим, покажи Алексею его комнату. Правую, угловую.
— Но я ещё… — вскинулся Лёшка.
— А я знаю, — нахмурившись, перебил его Мёленбек. — Только мне нужна определённость. Посидишь один, взвесишь варианты. — Он бросил взгляд на часы. — Полчаса тебе хватит?
Лёшка кивнул.
— Сюда, — сказал Штессан, незаметно оказавшись у противоположных створок.
Оставив Мёленбека доедать картофель в одиночестве, они вышли в широкий серый коридор за обеденным залом. Створки щелкнули. Штессан почесал висок.
— Я бы не размышлял, — негромко сказал он.
— Что, сразу отказались бы?
Штессан скривился.
Оба коридорных конца оканчивались ступеньками, ведущими на второй этаж здания. Только один конец был глухой, а другой имел узкое окошко, глядящее через забор на поле с убогой сарайкой. По темно-синей дорожке Штессан повел Лёшку в глухой конец.
Всего комнат было четыре: две крайних, две центральных. Центральные казались побольше.
Лёшкино место жительства представляло из себя вытянутый прямоугольник с окном напротив двери. У одной стены — шкаф, у другой — койка. У окна — зажившийся на этом свете стол. Крашенные как в захудалой гостинице стены. Линолеум на полу. Ах, да, ещё пятачок розетки. Ни телевизора, ни компа.
Блин, уныло подумал Лёшка.
— Располагайся, — сказал Штессан.
— Угу.
Лёшка сел на койку, застеленную болотного цвета покрывалом. Взвизгнули пружины панцирной сетки.
— Что, — спросил Штессан, — не нравится?
— Так а чё? Будто ничего лучше нет, — Лёшка ударил кулаком ни в чём не повинную подушку. — Казарма какая-то.
В серых глазах Штессана зажглись странные огоньки.
— А тебе бы перину и наложницу?
— Я просто думал…
— Дури в тебе много, парень, — сказал напарник Мёленбека. — Это сразу видно. Изнеженный.
Лёшка вспыхнул.