— Всё.
— Тогда начали.
Штессан наклонился к кювете.
Лёшка посмотрел, как под липким шуршанием его валика грязно-серая поверхность превращается в ярко-жёлтую, и решил, что зря не полез наверх. С козел красилось легче. Штессан вообще был как автомат. Робот. К кювете — от кюветы, к кювете — от кюветы. А в промежутке — ших-ших по стене. И, блин, ни капельки краски на полу.
— Ты как там? — на мгновение отвлекся Иахим.
— А-а… я это… нормально, — Лёшка сноровисто задвигал валиком по кювете. — Сейчас примерюсь… А мы глюков от краски не нахватаем?
— Чего?
— Не задохнёмся?
— Крась давай.
И снова сверху полетело — ших-ших, ших-ших.
Лёшка упёр валик в стену. Вни-и-из. Кривоватая жёлтая полоса легла на серое, истончаясь и бледнея с каждым сантиметром.
И как тут делать два прохода?
Лёшка поволохал валик в кювете и, не отжимая лишнее, быстро перенёс его к стене. Краска потекла наплывами, капелью пролилась на газеты. Зато два прохода точно было. Вниз и вверх. Во, теперь нормально.
Он полюбовался сделанным. Правда, у Штессана уже чуть ли не половина была закрашена. На козлах всё-таки быстрее получается.
Лёшка потёр ладони о халат и принялся красить дальше.
Краска почти не пахла и впитывалась хорошо. А вот кисть руки от нажима на валик да постоянного движения стала ныть непереносимо.
Лёшка со свистом втянул воздух и сел у противоположной стены.
— Что? Всё? — обернулся Штессан.
— Всё, — кивнул Лёшка.
Иахим посмотрел на Лёшкину работу.
— Тут и трети нет.
— Рука…
Лицо Штессана приняло свирепое выражение.
— Ну-ка, встал и докрасил.
— Не могу, — Лёшка для убедительности простонал. — Я, наверное, что-то вывихнул.
— Ясно.
Штессан легко спрыгнул с козел. Несколько секунд он вглядывался Лёшке в лицо, выискивал что-то сквозь прищур, затем схватил его за ворот халата.
Лёшка почувствовал, как ткань впилась в горло.
— Эй, — прохрипел он, — вы чё?
— Ничё.
Штессан сжал ворот сильнее и потащил Лёшку по коридору. Только не в сторону кабинета, не к Мёленбеку, а к комнатам за обеденным залом.
Лёшка шкрябал ногами, но встать у него никак не получалось, кулак Иахима мешал, дыхание прерывалось, линолеум скользил, и даже какие-то круги в глазах поплыли.
— С-сюда, вянгэ.
Штессан поддернул сильнее, Лёшка больно треснулся об угол косточкой, и на весу, на коленках, помогая себе руками, пополз следом.
Слёзы обожгли уголки глаз. Обида заклокотала в горле. Ненавижу! Какое он имеет право? Я же не сделал ничего!
— Я вам что… собака? — всхлипнул Лёшка, не понимая, куда и зачем его волокут.
Под ладонь попалась ступенька.
Они поднялись на второй этаж, и тут Штессан, разжав кулак, опрокинул Лёшку на жесткий, пружинисто прогнувшийся пол.
— Слушай, вянгэ!
— Я не вянгэ, — ожидая удара, зажмурился Лёшка.
— Ты — вянгэ, пока я не скажу обратного, — ощерился, нависая, Штессан. — Даже если Солье этого не одобрит…
Он посопел носом, затем рывком поставил Лёшку вертикально.
Шрам на правой щеке Иахима из тонкого белого превратился в розового, пульсирующего червя.
— Я обещал тебе обучение?
— Я не хочу уже! — всхлипнул Лёшка.
— Сопли подбери! — рявкнул Штессан. — Выпрямился! Подбородок вперед!
Размазав мокрое по щеке, Лёшка выполнил команды. Оказалось, он выше Иахима.
— И что?
Штессан зашёл ему за спину.
— Знаешь, — сказал он, дохнув в затылок, — когда-то ассаи-отступники придумали пытку для своих пленников. Особым способом они погружали их в состояние, где человек не ощущал ни своего тела, ни того, что находится вокруг него. Пленнику казалось, что у него нет глаз, рук, ног, языка, носа… кожи. То есть, он ничего не чувствовал. Ни верха, ни низа. Ни времени. Стоит он или лежит. Он мог только думать. — Палец Штессана коснулся Лёшкиного виска. — И всё.
Лёшка вздрогнул.
— Зачем вы это…
Собранные в щепоть пальцы клюнули его в основание шеи.
— Потом, когда гнездо ассаев в Голубых горах было разгромлено, — сказал Штессан, — гвардия принцессы включила это испытание в методику отбора. Ты знаешь, что я был зачислен в гвардию принцессы?
— Н-нет.
— Во-от, теперь знаешь.
Пальцы Штессана вновь клюнули Лёшку, теперь уже под левую лопатку.