— Ну, так сразу сказать нельзя…
Они пересекли по «зебре» улицу, оставив позади стеклянную коробку торгового центра. На широких ступеньках центра приплясывали, непонятно что рекламируя, две двухметровые поролоновые белки: одна рыжая, а другая почему-то черная.
— Черная — это явно скунс, — сказал Женька.
— Белка после пожара, — выдвинул версию Лёшка.
— Тогда это промо-акция пожарной службы.
«Пятёрочка» пряталась в глубине двора за утыканной спутниковыми антеннами десятиэтажкой. У торца стоял фургон, из него разгружали запаянные в целлулоид бутыли лимонада и колы.
— А у тебя как дела? — спросил Жижа.
— Нормально. Сегодня красил стену.
— Фигасе! Я думал, ты секретарём устроился.
— Там сложнее, — сказал Лёшка. — Я сегодня всё точно выясню. Ты случайно не слышал таких имён: Фраги, Сомбаль, Шикуак? Гейне-Александра?
Жижа покачал головой. Стеклянные створки «пятёрочки», впуская, распахнулись перед ними. Загородка, ряд шкафчиков, целый «поезд» из сцепленных тележек.
— Может слова знаешь — ойме, кришч, сквир, кнафур?
Жижа взял пластиковую корзинку.
— Это они тебе там втирают? — спросил он.
— Я просто пытаюсь сообразить, откуда это может быть. Это ж не английские слова, не немецкие. И имён я таких не слышал. Ладно бы там Бессон…
— Или Шварценеггер!
— Хотя бы. А так — даже не знаю.
Они пошли вдоль полок с молочными продуктами, Женька взял упаковку сметаны и брикет сливочного масла.
— Хочешь версию?
— Давай, — кивнул Лёшка.
Жижа свернул к хлебному стеллажу.
— Им что-то от тебя надо, — сказал он. — Причём надо, чтобы ты им всё отдал сам.
— Что отдал?
Жижа пожал плечами и сунул в корзинку батон и половинку ржаного.
— Не знаю. Мне кажется, тут хитрая комбинация. Придуманы слова, придуманы какие-то личности. Ясно, что не просто так. Ещё штука эта костяная.
— Хельманне, — сказал Лёшка.
— Засеки, и для неё своё слово. Они перед тобой явно спектакль разыгрывают. У тебя нет богатого дяди где-нибудь за границей?
— Тогда уж сначала занялись бы отцом.
— А может дядя завещал миллионы именно тебе?
— Ага, граф де Сазон! И зачем так сложно? Я ж случайно их объявление увидел. А не увидел бы? Что, домой заявились бы?
— М-да… — Женька задумался. Они обошли ещё несколько отделов, прибавив к продуктам в корзинке бутылку растительного масла, полкило молочной колбасы и сырную нарезку. — Тогда, честно, не знаю. А ты можешь поподробней?
Лёшка вздохнул.
— Не могу, Женька. Мне сказали, чтобы я особо не распространялся.
— Корпоративная этика? — хмыкнул Жижа.
— Скорее, из соображений безопасности.
— Точно что-то нечисто, — уверенно заявил приятель, прихватил пакет сахарного песка, и они направились к кассе.
Лёшка отдал Женьке пятьсот рублей.
— Погоди.
Жижа умотал обратно к стеллажам и вернулся с десятком яиц в картонной коробке.
— Всё?
— Ага. Яйца из головы вылетели.
Лёшка фыркнул. Забавно. Они расплатились. Вышло даже меньше четырехсот. Женька вручил Лёшке сдачу.
— Может, оставишь себе?
— Что я, себя не знаю? — вздохнул Жижа, стягивая пакет с нагруженными в него продуктами с ленты. — Так и долг меньше. Вот если бы пива ещё…
— Здесь не продадут, — сказал Лёшка.
— Это понятно. Может, до ларька? Тут недалеко есть.
«Пятёрочка» снова распахнула двери, теперь уже на выход. Ребята сошли по ступенькам. Прокатила коляску женщина, выстукивая палочкой по асфальту, просеменил старичок.
— Так что, до ларька? — повторил вопрос Женька.
Лёшка задумчиво кивнул.
— Если меня дурачат, то очень натурально, — сказал он.
— Бывает. Значит, за куш можно и подурачиться.
— Понимаешь, есть такие вещи, про которые нельзя сказать, что это дурачество.
— Ну, какие, например?
Ожидая ответа, Жижа повернул голову. Лёшка вдруг показался ему резко повзрослевшим, посерьёзневшим, очертились губы, скулы. В глазах появилась странная озабоченность.
— Эй, — осторожно позвал Женька.
— Что? — Лёшка моргнул и стал прежним. — За пивом?
— Ну!
Ларёк притулился к автобусной остановке и больше всего напоминал обитую вагонкой конуру, увенчанную прямоугольной вывеской с надписью «Колосок». Лёшка не удивился, когда обнаружил, что и пожилая продавщица внутри похожа на бульдога. Как она на них не гавкнула, не понятно. Чудо. Когда Жижа — он все-таки повыше, попрезентабельнее, с тонкими усиками над губой — спросил пива и сунул в окошко сто рублей, лицо её приобрело оскорблённое выражение, несколько секунд она сверлила глазами сначала Жижу, а потом и Лёшку, но все же, поджав губы, как великое одолжение протянула баночную «балтику».