— Хорошо, — сказал Мёленбек. — Ты прав. Это именно урок. Но секретарь не должен ограничиваться одной, пусть и самой вероятной версией. Говорящий с тобой человек может иметь не один, а несколько мотивов. От разных мотивов и дальнейшие его действия будут разными. Так что с тебя ещё один вывод. Мы ждём.
— Да бли… — Лёшка вовремя стиснул зубы. — Дайте подумать-то!
— Всё остынет, — сказал Штессан.
Лёшка опустил голову.
Ещё один вывод ему, блин, заметались мысли. Не престало, видите ли, блинкать. Перейти, что ли, на оладушки? Я на что обиделся? На то, что будто бы слепой. Что, типа, не вижу, что Штессан полы помыл. Приступ у меня чего-то там. А чего следить кроссовками по чистому-то? Кому после этого — тряпку в руки…
Лёшка замер.
— Так это намёк, что мне теперь ещё и полы мыть? — обречённо выдавил он.
— Хо! — воскликнул Штессан. — Парень соображает!
— Он именно этого и боялся, — сказал Мёленбек.
— Ага, — сказал Лёшка, — я теперь секретарь-поломой.
— Вот ты вянгэ, — улыбнулся Штессан. — Рано я тебя в сквиры записал. Кому ещё полы мыть, как не самому младшему и самому неопытному?
— Воспитываете…
— В какой-то мере, — приобнял Лёшку Мёленбек. — Знаешь, сколько я в свое время за уважаемым Гохолом Петернаком кристаллов перечистил? Думаю, не одну сотню. Он их коптит, а я чищу. Он коптит, а я снова чищу. Думаю так исподтишка: да закоптись ты совсем! — он басовито хохотнул. — Но с возрастом понял такую штуку, Алексей. Любые препятствия надо воспринимать как вызов твоим возможностям их преодолеть.
— И как мне преодолеть мытьё полов?
— Я, честно говоря, тоже не понял, — сказал Штессан.
— Оба дурни, — вздохнул Мёленбек.
Они незаметно перебрались в обеденную. На столе стояла все та же глубокая чаша с цветочным рисунком, накрытая полотенцем. Но теперь к ней прибавился длинный поднос с крышкой, из-под которой одуряюще пахло жареным мясом.
— Вот как у нас было, — ликурт Третьего кнафура снял полотенце с чаши, и Лёшкиным глазам предстала гора парящего, рассыпчатого, золотистого риса. — Младшие, пока толком ничего не умеют, занимаются хозяйственными работами. Во-первых, при деле. Во-вторых, освобождают панциров от всякой такой ерунды. В-третьих, учатся терпению и смирению характера. Правильно? Правильно.
Он ложкой набрал риса в тарелку.
— А если нападение? — спросил Лёшка, отодвигая стул, чтобы сесть.
— Если нападение, сквиры встают вторым рядом. И это тоже правильно. Солье?
— Мне много не надо, — Мёленбек подал свою тарелку.
— Я знаю, сколько, — сказал Иахим и насыпал Мёленбеку вдвое больше, чем себе. — Алексей…
Всего две ложки риса упало в тарелку Лёшке.
Затем Штессан также распределил мясо. Мёленбеку достался самый большой кусок. Лёшке — два маленьких. В общем, почувствуй себя Золушкой, бл… оладушек.
Ели молча, скребя по фарфору ножами и вилками. Пили соки из пакетов.
Мёленбек, несмотря на то, что принимал от Штессана тарелку с явным неудовольствием, справился со своей порцией даже быстрее Лёшки.
— Славный ужин, — сказал он, откинувшись на спинку стула. — Помнишь, Иахим, мясо на углях в «Тёмном господине»? Вряд ли он цел сейчас.
— Я больше скучаю по «Мокрому Риверо», — сказал Штессан.
— Я не ходил в такие заведения, уж извини.
— Тебя бы и не пустили.
— Меня? Цайс-советника?
— Ну, пустили бы, — неохотно признал Штессан. — Но, честное слово, ты испортил бы там весь праздник народу.
— А это вы сейчас нарочно, да? — спросил, вмешиваясь в разговор, Лёшка. — Вы так с темы съезжаете?
— Умный парень, Солье, — Иахим смущённо потыкал вилкой в остатки мяса.
— Алексей, я помню своё обещание, — уставился на Лёшку Мёленбек. — Только, боюсь, ты нам не поверишь.
— Ну, я знаю, что вы бежали.
— Бежали… — грустно повторил Мёленбек. — Мы из другого мира, Алексей.
От обыденности тона, которым это было сказано, Лёшку пробил озноб.
— Вы шутите, да?
— Алексей, ты же сам, наверное, пришёл к такому же выводу.
Лёшка привстал и сел снова.
— Вы, блин!.. — у него стиснуло горло, и он полез через стол за соком. Штессан подал. — Ага, спасибо! Из другого… Конечно! Их тут под кх-хаждым веником!
Не договорив, Лёшка на несколько секунд присосался к пакету и даже вкуса сока, что пьёт, не почувствовал.
— Вы бы это… — он кулаком вытер губы. — Ну, что-нибудь поправдоподобнее придумали бы.