Вон они как работают! Сначала спрашивают, а потом в ответы по макушку макают. Он потрогал шею — крови не было.
— Вы ещё слишком неопытны, молодой человек, — сказал Мёленбек, вновь занявшись передвижением предметов. — Думаю, вам стоит попытать удачи в другом месте.
Урод, подумал Лёшка.
— Так это значит, не подхожу? — выпрямился он.
— Мне кажется, у вас нет достаточных способностей.
Лёшка сунул руки в карманы куртки.
— Знаете… — Пальцы его вдруг нащупали костяной полукруг. — Вы, наверное, всё теряете. Сейчас, может быть, вы теряете хорошего работника.
Мёленбек кивнул, не отрывая глаз от своих игрушек.
— Будете выходить, наглый мальчишка, не забудьте посильнее хлопнуть дверью, — сказал он скучным голосом.
— А еще, — Лёшка куснул губу, — это тоже, наверное, ваша потеря.
Шагнув к столу, он бухнул пластинку между похожим на горный хрусталь темным кристаллом и оплавленной оловянной фигуркой, отдаленно напоминающей человеческую.
— Молодой че… — возмутился было мужчина, но на полуслове умолк, и Лёшка, уже развернувшийся к двери, озадаченно наклонил голову.
— Откуда? — услышал вдруг он.
В голосе Мёленбека скользила взволнованная хрипотца. А вот фиг, мы уже учёные. Лёшка крутнулся на каблуке.
— Секрет.
— Подойдите, — сказал Мёленбек.
Лёшка, сутулясь и шмыгая носом, подошёл.
— Возьмите хельманне в руку.
— Что?
Взгляд Мёленбека стал напряжённым.
— То, что положили на стол, возьмите обратно в ладонь.
— Это не ваше?
— Просто возьмите.
Лёшка шевельнул плечом.
Пальцы, помедлив, сошлись на пластинке, подхватили её. Она оказалась тёплой. Мёленбек чего-то ждал.
— Что? — спросил Лёшка.
— Сожмите, — попросил Мёленбек.
Лешка сжал.
— Как думаете, — наклонил голову Мёленбек, — кому мог принадлежать данный предмет?
— Моряку. Или китобою.
— Хм… Как вас зовут?
— Алексей. Алексей Сазонов.
— Хорошо, Алексей, соберитесь. Если хотите получить работу секретаря, постарайтесь представить этого человека, — сказал Мёленбек и откинулся в кресле.
В глазу его появился монокль, ладони вцепились в подлокотники. Стеклышко монокля преломило золотой ламповый свет.
— Вы серьёзно? — спросил Лёшка.
Мёленбек кивнул — голова у него словно по ниточке прошла вниз и вверх.
— Ну, я, конечно, могу…
Лёшка закрыл глаза.
Уж за воображение-то он был спокоен. Если бы в жизни нужно было только воображать! Сила мысли — это вам не какое-то там…
Итак. Владелец хиль… хель… костяшки, в общем.
Лёшка подышал, настраиваясь. В муаровой темноте за веками почему-то возникли седые усы и запорхали себе бабочками. Бяк-бяк, бяк-бяк. Вполне самостоятельные усы. Живые, воздушные. Только что с ними делать? Нужно-то лицо.
Лёшка напрягся. Если, допустим, представить китобоя…
К усам почему-то тут же добавилась борода, похожая на бороду Мёленбека, и запорхала с усами уже дуэтом. Тьфу!
Север, холодно, люди ходят… э-э… в шкурах. В парках ходят! С меховыми капюшонами!
— Алексей, — раздался какой-то натужный голос Мёленбека, — пожалуйста, опишите мне…
— Сейчас.
Лёшка сжал пластинку крепче. Подушечка пальца поползла по значкам. Неровности резьбы цеплялись за кожу.
Лицо, неожиданно проявившееся на внутренней стороне век, продержалось долю секунды и погасло. Оно было болезненно-худое, небритое, и показалось почему-то лицом мертвеца. Серовато-зеленым.
Лёшка обнаружил вдруг, что дрожит.
— Алексей, — напомнил о себе Мёленбек.
— Да-да.
Лёшка отёр вспотевшую ладонь о бедро, перевернул костяшку. Лицо всплыло снова, и его удалось рассмотреть подробнее. Глаза теперь были раскрыты, и они оказались мутновато-серые, колючие.
— Это человек, мужчина лет сорока, — заговорил Лёшка. — Худой, щеки это… втянутые. Скулы видны. Нос узкий, такой… костистый, что ли. Волосы чёрные, жесткие. Глаза серые, небольшие. На правой щеке шрам, почти до носа. Словно саблей пришлось, горизонтально. Одно ухо какое-то неправильное. Может, обрезанное? На плече… значок-татуировка, то ли птица, то ли змея на лапах.
— Штессан, — выдохнул Мёленбек.
Лёшке почудилось, что воздух в кабинете колыхнулся, карнизные кольца жалобно звякнули, а сквозь шторы плеснуло солнцем.
Он осторожно разожмурился.
Маленьким золотым кружком сиял из глубины кресла монокль. Но вот мужчина пошевелился, и монокль погас.