— Бросьте, — лениво возразил Клеточников, — Третье отделение — верный оплот…
— Вы не хуже меня знаете — нет теперь верных оплотов!
— Любопытно, — не глядя на собутыльника, секретарь шефа политической агентуры потянулся к бутылке, — весьма любопытно… В первый раз слышу такие рассуждения! Как вы все-таки не боитесь излагать подобные мысли мне, человеку, как-никак близкому к начальству? Это что, проверка для Григория Григорьевича?
— Никак нет, — неожиданно засмеялся Петр Иванович. — Вам бы все слушать насчет бога, царя и отечества да святых идеалов добра и красоты — оно и жить спокойней? У нас, у интеллигентных русских, конечно, не у нигилистов, вообще, кстати сказать, не принято говорить о себе правду. Человек жаждет денег и власти — вот политическая программа весьма и весьма многих, но ведь никто не хочет в этом признаваться. Потому что нежизненное у нас в России воспитание морали — литература все дело портит! Сорвите же с людей наряды из литературных словес, и вы увидите настоящих новых людей — рвущихся наверх, жаждущих настоящих земных благ, а не мнимо-духовной благодати! Словом, загляните к себе в душу, и вы поймете, что я прав. Разве вы сами не таковы, как я описал?
— Я? По-моему, нет…
— Ха-ха. Не скромничайте, дорогой. Помните, в «Войне и мире», коли не ошибаюсь, говорится про две субординации — явную и скрытую. Мол, по скрытой субординации капитан бывает позначительней генерала. Так вот вы и есть тот самый капитан!
— Не надо мне льстить…
— Никогда! Однако похвалю Кирилова… Молодец, «перо» себе выбрать умеет. Эти старые бюрократы знают, на кого опереться… Так, Николай Васильевич, возвратимся к началу нашего разговора — уберете вы от меня хвост? Вы это можете. Иначе я просто не могу работать.
— Что в моих силах — сделаю.
— У меня в подполье большие связи и большие возможности. Мне доверяют. Меня даже тот их шпион не раскроет, о коем вы рассказывали. Ведь я в документах прохожу только под псевдонимом?
— Да. Вашей фамилии не знает никто. «Юрист» да «Юрист»… Кстати, вы на самом деле действительно Петр Иванович?
— На самом деле? Как вам сказать… До чего все-таки упрямый человек этот ваш Кирилов! Казалось бы, яснее ясного, что подлинное имя агента должен знать только чиновник, имеющий с ним связь, а в документах может упоминаться лишь псевдоним. И никто тебя не раскроет! Так для себя я этого добился с большим трудом, а общий порядок, видимо, остался старый… Ну ничего, мы с вами все это переделаем! Не правда ли?
— Мы с вами?!
— Конечно. В драке с террористами, будьте спокойны, начальство наше полетит рано или поздно. Это так же ясно, как то, что Кирилов проиграет мне партию в шахматы. И тогда призовут нас. А кого же еще им звать? Нас, новое поколение сыска. Так называемую молодежь, — усмехнулся он. — Главное, чтоб между нами был союз, чтоб держались вместе, стайкой. Сегодня вы похвалите меня начальству, завтра я вскользь скажу ему, что своими успехами обязан всецело вам, послезавтра Сидоров из первого отделения — он мой приятель — впишет вас в очередной список награжденных, а через неделю ваш приятель окажет услугу Сидорову… Вместе! И мы прорвем заслоны наверх. Только бы начать!..
Клеточников задумался.
— Согласны на союз, Николай Васильевич?
— Знаете, о чем я думаю? — тихо поглаживая бородку, отозвался Клеточников. — Как ни странно, я думаю о вашей роли в подполье. Вы ведь самый опасный для них человек из всех наших секретных сотрудников, я это только сейчас понял. Такое честолюбие при такой недюжинной энергии!
— О, да вы способны на комплименты! Вот не думал…
— Нет, вы не понимаете, почему я это говорю, — перебил Клеточников. — Вот мы с вами сидим у Дюссо, пьем больше часа, мы говорим откровенно — так откровенно в Петербурге мало кто смеет говорить, не правда ли? Мы заключаем союз… В то же время я о вас, о союзнике, ровно ничего до сих пор не знаю. Кто вы? Где «в миру» служите? Ваша судейская фуражка, которую вы сменили сегодня на шляпу, — это фикция или вы действительно по судейскому ведомству? Как вас зовут на самом деле? Почему вы попали в наши сотрудники и как проникли к конспираторам? Ни-че-го я не знаю. Это называется союзник и приятель…
— Приумножая знания, приумножаешь скорбь свою, говорится в одной умной книге, Николай Васильевич. Зачем вам все это знать? Чем меньше в нашем деле знаешь, тем легче жить на белом свете.
Моя судейская фуражка? Да, она настоящая. Ее носит сейчас некий субъект, который, по моим наблюдениям, имеет дело со свинцом, — многозначительно подчеркнул Петр Иванович последнее слово. — Если сможете, передайте это Григорию Григорьевичу. Постарайтесь оттенить перед ним мои старания. Вот вам и будет начало союза.