Особое внимание Кирилов обращал на теоретические дисциплины — на знакомство с социалистическими взглядами и с историей русского революционного движения последних лет. «Без этого нельзя войти в полное доверие», — любил повторять шеф агентуры и сам проводил беседы по этим предметам с дебютирующими агентами. Начинал он обычно с весьма поучительной истории Сергея Нечаева, вожака тайной организации «Народная расправа», — истории, случившейся почти десять лет назад.
Нечаев провозглашал: во имя революции подпольщики могут лгать, шантажировать, выдавать нестойких товарищей полиции; во имя революции можно вообще попирать все законы морали и справедливости. Все дозволено! Ибо «цель оправдывает средства».
Вначале, по словам действительного статского советника, тайная полиция всерьез думала: мол, Нечаев — этакий некоронованный монарх подпольщиков и нигилистов, некий духовный отец «революционизма и пропагаторства». Но очень скоро агентам удалось выяснить, что в подполье у Нечаева есть многочисленные и могущественные противники, которые возглавляют самые важные организации революционного движения. И эти люди, с удивлением рассказывал Кирилов, заявили: дескать, бесчестная и безнравственная позиция революциониста несовместима с делом революции! Взамен ножа, кистеня, револьвера, которыми грозил всероссийскому начальству Нечаев, эти— самые опасные, по мнению шефа агентуры, — действовали иным оружием: книжками, листовками и беседами. Казалось бы, что особого? Ведь одни слова — пух, тьфу, ничего! А вот поди ж…
— Недооценили мы их сначала, — откровенно признавался Кирилов. — Почитали первые книжечки, видим — властей не признают, ерунда какая-то… Да не царскую власть, пойми, а вообще, любую власть не признают… Хотят, чтоб каждая деревня сама собой правила. Запиши, Клеточников, это анархизм. Запиши, говорю, забудешь! Заводы, говорят, надо отдать рабочим, землю — крестьянам, деньги вовсе отменить. Это социализм у них называется. Понял?
— Так точно…
Удовлетворенный понятливостью ученика, Кирилов продолжал. Последовал новый рассказ — о хождении пропагандистов со словом социализма на устах в деревни и села, о том, как ничего не поняли мужики в этом социализме и как переловила тогда полиция крамольников — «две тыщи поймали, а скольких не поймали…». А из непойманных года два назад образовалась новая партия — «Земля и воля». Она попыталась изложить задачи революции так, чтобы сделать их понятными самому темному крестьянину. «Власть — народу, земля — крестьянам» — вот каков был ее лозунг!
— Ну-с, какой, Клеточников, можешь сделать вывод из рассказанного мной сегодня?
— Видите ли… — начинающий агент невольно оттягивал время, пытаясь сообразить, чего же от него ожидает услышать строгое начальство. — Можно так понять, ваше превосходительство, что тонкости взглядов — все эти анархизмы, федерализмы, унитаризмы и прочие чужеземные «измы» — сие не слишком волнует землевольцев… Не так ли? Может быть, в их организации главное, чтобы новый член «Земли и воли» просто ненавидел устои государственного порядка в империи и хотел бы с ними бороться? И еще — чтобы он был лично честен, не подражал бы Сергею Нечаеву? Вот-с мои выводы…
— В точку попал! — шеф одобрительно закивал головой. — Так, Клеточников, и делай! Ругай правительство, ругай полицию, ругай суды, что хочешь, однако в тонкости не влезай. Запутаешься. И не пьянствуй. Не кути. Не картежничай. Картами грешишь, знаю, это бросить надо. К тому я и вел разговор, чтоб ты понял… Сколько у нас агентов на пьянстве да на картах засыпалось! Главное, значит, ты усвоил. Считаю, что готов искать врагов внутренних. Поздравляю. Ниточку на первый раз тоже дам, потом уж сам искать будешь. Мадам знакомила тебя с Ребиковым?
Клеточников подтянулся, внимательно глядя в рот шефу:
— Так точно-с.
— Сей студентик был подготовлен нами к высылке. Но… решено отложить ее: за ним желательно, оказалось, понаблюдать… Может, наколешь рядышком очень крупный объект! Есть у нас о нем такая информация, — щегольнул Кирилов модным иностранным словечком и от удовольствия даже пальцами щелкнул.