— В таком случае, — пошутила Софья, — мы, женщины, будем стрелять первыми, потому что мы вне опасности.
Тогда это казалось веселой шуткой. Но прошло всего три часа, и теперь действительно надо было стрелять! Стрелять первыми.
Конечно, можно было бы попробовать уйти по черной лестнице. Вряд ли их удержат дворники. Но… Во-первых, утром может явиться Михайлов — его никак не успеть предупредить. А во-вторых — это главное, — в комоде у нее есть бумаги, которые надо сжечь во что бы то ни стало. Даже ценой жизни! А для сожжения требуется время. Стало быть…
— Бух, вышибай стекла, — скомандовала Софья. — Все остальные — огонь по дверям.
Николай схватил типографский станок и с силой швырнул его в окно. Звон расколотого стекла, треск сломанной рамы слился с грохотом револьверного залпа. На площадке все моментально стихло: полицейские залегли на лестнице. Подтащив к окну наборные кассы, он стал яростно молотить ими по раме, пытаясь с остатками стекол выбить самый переплет. Михайлов должен увидеть выбитую раму! Почти каждое утро забегал он в типографию, приносил неведомо как добытые секретные протоколы полицейских обысков и с торжеством читал: «Издания партии — прекрасной работы, и эксперты считают установленным, что машины в ее типографии должны быть очень хороши». Завтра Дворник в последний раз увидит эти «машины», выброшенные через окно на мостовую: маленький примитивный станок и самодельные наборные кассы. Он сразу поймет, что случилось, и спокойно уйдет от опасного места.
Стрельба с лестницы тем временем начала усиливаться: к полиции подошло подкрепление.
Поднатужившись, Бух вывалил последние тяжелые кассы во двор и бросился с револьвером к черному ходу, откуда ломились новые наряды полиции. Выстрел, еще выстрел… Враги залегли и здесь.
Тем временем Софья Иванова сидела на корточках в маленькой боковой комнатке. Из нижнего ящика комода она вытаскивала бумаги, рвала их на куски и поджигала над большим умывальным тазом. Таз был наполнен водой. Только бы не осталось несгоревшего лоскутка! Из-за двери до нее доносились выстрелы, беготня, неистовые крики, грохот ломаемых запоров. Почему полиция еще не ворвалась?
Но вот последний лоскуток охватили языки огня — обожгло пальцы. Софья обеими руками выгребла из таза кучу размокших черных хлопьев, отжала воду и торопливо перебрала все содержимое: нет ли несгоревшего клочка. Потом бросила кучу обратно в таз, вытерла руки и достала со дна комода свой маленький дамский револьвер. Гибко приподнялась и тихонько подобралась к окну. На улице виднелись солдатские кивера — это вызванная полицией воинская часть оцепляла весь переулок. Возможность прорваться исключалась.
Тогда женщина пошла в переднюю. Здесь уже все заволокло пороховым дымом. Входная дверь пока держалась. По комнате растерянно метался один из наборщиков — Любкин, по прозвищу «Пташка», и почему-то стрелял в узкое окошко на лестницу, хотя полиция и жандармы накапливались явно не там, а около дверей.
— Пташка, береги патроны! — приказала ему женщина.
Услышав ее голос, наборщик пришел в себя.
— Ломают черный ход, берут нас с тыла. Надо отступить в гостиную, — распорядилась. Софья. — Заряды пересчитать. Бить наверняка.
Отступление провели своевременно: ворвавшись в квартиру с двух сторон, полицейские задержались у входа в гостиную еще на полчаса. Одиночные выстрелы, доносившиеся оттуда, пугали многочисленную ватагу.
Но скоро смолкли последние выстрелы: видимо, у осажденных кончились патроны. Только тогда полицейские пустили в ход топоры, отбивая дверь от косяка.
— Вы что, закрыли ее? — спросила Софья у Буха, отступавшего последним.
— Все открыто, они со страху ломают, — объяснил «хозяин».
— Сдаемся! — крикнула в дверь «служанка» Грязнова, но в ответ донеслась только ругань, и топоры заколотили еще сильнее.
Под треск ломаемых дверных филенок Пташка стал спешно и возбужденно прощаться с товарищами.
Друзья торопливо и невнимательно пожимали его нервную горячую руку: дверь уже слетала с петель. «Еще успеем попрощаться в тюрьме!» Но вот отлетел косяк, с грохотом упала филенка, и разъяренная толпа полицейских ввалилась в комнату. Мгновение — и все защитники типографии были сбиты с ног, связаны по рукам и ногам. Потом их прикрутили к стульям, и около каждого встали, как изваяния, двое часовых.
Только теперь победители смогли оглядеться. Их было свыше двадцати, рослых силачей, а перед ними находились четыре человека, в том числе две девятнадцатилетние женщины. Неужели с этими им пришлось воевать почти три часа и вызывать еще на подмогу солдат?!