Нисколько ни запыхавшись, кареглазый снова цепляется за меня хищным взглядом и полноправно заявляет:
— Он сказал, что я могу взять тебя за его долги!
Шеф шмыгает носом, мордой уткнувшись в свои ладони. Его костюм помят, кое-где порван, в каплях крови. Волосы взъерошены. Его хорошо потрясли, но… ЭТО ЧТО, ШУТКА?!
Я медленно поднимаюсь из кресла на непослушные ноги.
— П-простите…
— Тебе не за что извиняться, пташка, — отвечает мой собеседник.
Нет. У него нет акцента. Просто он говорит настолько спокойно, что тебе невольно хочется биться в истерике. Нельзя быть таким холодным, избивая человека!
— Я что-то не так понимаю…
— А тебе и не нужно ничего понимать. Отныне ты моя собственность.
— Как это? — недоумеваю я, упуская почву из-под ног. — Я живой человек, законопослушная гражданка своей страны с правом на свободу. Я не могу быть чьей-то собственностью.
— Можешь быть моей секретаршей. Называй это как хочешь. Но пока твой шеф не вернет долг, этим долгом будешь ты.
Эти ублюдки знали, когда приходить. После шести в офисе всегда только мы с шефом и один охранник. Как они прошли мимо него, меня сейчас волнует меньше всего. Я думаю, как мне сбежать, как позвать на помощь, как вызвать полицию? Потому что босс этой кровожадной компании ведет себя так, будто законы его не касаются.
— Могу я забрать свои вещи? — спрашиваю как можно спокойнее, а у самой поджилки трясутся.
— Без фокусов, — предупреждает главный.
Я делаю шаг к выходу, но его преграждает бугай.
— Мне нужно в комнату отдыха, — поясняю я. — Там моя сумка, плащ…
— Эти? — слышу за спиной.
Осторожно оборачиваюсь. Кареглазый стоит у встроенного в стену шкафа и держит в руках мою сумку и плащ. Его бесшумность и невозмутимость леденят кровь в жилах.
Едва держась за остатки сознания, туманящего картинку перед глазами, я нервно улыбаюсь:
— Видимо, забыла, что сегодня вещи здесь. Я опоздала на работу…
Мужчина бросает все на пол и срывается с места. Вскрикнув, я спиной откидываюсь к стене. В его глазах полыхает огонь. Спокойствие — это маска. Под ней скрывается зверь. Лютый. Беспощадный.
— Я же предупреждал — без фокусов, — шипит он, вплотную подойдя ко мне и ладонями упершись в стену над моими плечами.
Запах его сильного тела ядовитыми парами заползает в мои ноздри. От него идет жар, как от печки. Дотронься — сгоришь дотла.
Не могу вымолвить ни слова. Слезы текут по щекам. Горло стягивает невидимой удавкой.
— Ты должна знать, пташка, что я не прощаю ложь, предательство и лицемерие. Он, — он кивает на трясущегося на полу шефа, — лжец, предатель, лицемер. И ты, похоже, тоже. Его мы уже проучили. Теперь тебя. Ты сама меня к этому подтолкнула.
— Я поняла, — киваю судорожно. — Больше этого не повторится.
Мужчина злобно смеется, и его помощники подхватывают этот смех конским ржанием. Они не воспринимают меня всерьез.
— Все вы толкаете это фуфло, — скалится он. — Но жизнь научила меня больше никому не верить. Ты должна усвоить урок, закрепить теорию на практике. Поэтому… — Он мажет по мне озабоченным взглядом и мурчит: — На колени.
Невидимый молот — вот что представляет собой его взгляд, когда он требует от меня покориться ему. Он бьет меня по лицу, по рукам, по коленям. Подгибая их. Заставляя меня подчиниться, склонить голову.
Дрожа так, будто меня с высокой температурой без предупреждения окунули в ледяную ванну, я медленно опускаюсь на колени.
Шеф отворачивается, хлюпая носом. Закрывает лицо руками. Что-то невнятно бубнит. Вроде умоляет не делать этого. Я же не могу ни слова произнести. Дар речи начисто исчезает, словно я никогда им не обладала. Немая, слепая, глухая от рождения.
В полубреду и с наползающей на глаза пеленой отдаленно слышу, как шуршит ремень брюк и звякает ширинка.
Голова начинает кружиться, уши закладывает. Я растерянно смотрю по сторонам. Бритоголовые уроды ржут, подшучивают. Чувствую, как на мой затылок ложится горячая мужская ладонь. Пальцы собирают мои волосы в кулак. Натягивают. Вынуждают отрезветь.
Прямо перед собой вижу пугающего размера половой член. Да, именно его! Огромный мужской орган! О таком не стыдно сказать — достоинство! Медленно водя по его длине другой рукой, кареглазый притягивает меня к себе и шипит:
— Соси!
Господи… По моим щекам текут слезы. Я не девственница. Терять нечего. Но делать минет какому-то ублюдку…
Пытаюсь отвернуться, но он с силой возвращает меня в прежнее положение. Волосы стягивает так, что в висках стучит. В колени больно впиваются стыки паркета. Бесплатные зрители, перед которыми меня заставляют отсосать, настолько унижают меня своим подлым смехом, что я мысленно растаптываю себя, как последнюю шлюху. Шеф же продолжает бездейственно плакать, как перепуганная девочка, упавшая в колодец.