Не знаю, сколько проходит времени, когда я все-таки засыпаю. Сначала веки тяжелеют, потом перестаю думать о дерьме, в которое вляпалась. Позже и вовсе отключаюсь. Снов не вижу. Это лучше, чем кошмары. А просыпаюсь от одиночного удара по решетке.
Разлепляю глаза. Оглядываюсь. Едва соображаю, где нахожусь, как резко сажусь на скамейке и прикрываюсь плащом.
По ту сторону решетки на меня пристально смотрит Ризван. Он сидит на стуле, разведя ноги в стороны и руками опершись о спинку перед ним. Будто демонстрирует, насколько ему плевать на правила и законы. Он все делает наоборот. Делает так, как нравится в первую очередь ему самому.
Никого другого за его спиной нет. Он пришел один. И неизвестно, как давно наблюдает за мной. Вся кожа мурашками покрывается, едва я представляю, что он просидел тут пять минут, десять, полчаса, час. От этого больного человека всего можно ожидать.
— Истомина Роксана Дмитриевна, — сухо произносит он вибрирующим от хрипотцы голосом. — В девичестве Белова. Двадцать шесть лет. Разведена. Детей нет. Родители развелись девятнадцать лет назад. Отец исчез. Мать умерла в прошлом году…
— Закрой пасть, — шиплю гневно. В горле ком застревает. Как этот подонок смеет говорить о моей матери?!
— Брат, — продолжает он так же невозмутимо, — Белов Олег Дмитриевич. Следователь по особо важным делам. Тридцать четыре года. Холост. — Ризван делает паузу, сверля меня своими карими глазищами. Колет, жжет, уничтожает исподлобным взглядом. — Видишь ли, пташка, если бы твой шеф сразу сказал о твоем брате, я бы даже не показался тебе на глаза. Но он лишь утверждал, как ты дорога ему. Какую большую ответственность он несет за тебя. И если с тобой что-то случится, твои родные сдерут с него шкуру. Я уже пропесочил своих джигитов за это недоразумение. Аллах дал им силу, но не додал ума.
— Шефу плевать на меня, — произношу дрогнувшим голосом. Снова в уголках глаз собираются слезы, стекают по щекам. — Хреновая из меня предоплата.
— Я никогда не проигрываю, Роксана… Ты не против, если я буду называть тебя по имени? Или лучше пташкой?
— Имя сойдет. Мутит от «пташки».
— Недооценивая меня, ты совершаешь грубую ошибку. У меня есть глаза и уши во всех структурах. Прямо сейчас твой брат пьет кофе. Черный. В пластиковом стаканчике. Из автомата в фойе своей сыскной конторки. Он еще не знает, что ты не ночевала дома. Потому что сам всю ночь разгребал дела в архиве. Он дотошный. Я восхищен. Но даже ему будет не под силу раскопать твое убийство. Мы все повесим на твоего шефа. Состряпаем с вашим участием в главных ролях такую душещипательную историю, что на ее основе будут писать книги и снимать кино. Тебя похоронят, его посадят за решетку. И там, в тюремных стенах, у него начнется настоящий ад.
— Он сбежит. Мой шеф. Раздобудет денег и удерет из страны. Тридцать дней ему хватит.
— Роксана, я знаю, во сколько твой брат ходил поссать, — Ризван не выбирает слов, чтобы утвердиться в моих глазах. — Ты думаешь, твой шеф не под прицелом? Мне откровенно плевать на него, на тебя, на твоего брата. На всех. Я жду долг и гарантию твоего молчания.
— А где гарантия, что ты отпустишь меня, даже получив желаемое?
— Слово мужчины.
— Пф-ф-ф… — Я отворачиваюсь. Противно слушать его ядовито спокойный голос. Смотреть в его бездонные, безжалостные глаза.
— Если пообещаешь вести себя хорошо, я открою клетку, — вдруг произносит он. — Мы выделим тебе комнату с отдельной ванной в личное пользование. Получишь новый гардероб. Будешь хорошо питаться, смотреть кино, гулять в саду.
— И как я это отработаю? — Снова смотрю к его непроницаемое лицо-маску.
— Будешь моей секретаршей. Разгрузишь мать. Она уже устала возиться с бумагами.
— А где предыдущий секретарь?
— Не твое дело. Ты о себе думай. Шансы получить свободу, будучи хорошей девочкой, куда выше, чем беся меня. Ведь если ты все тридцать дней проведешь в этой камере, — он ленивым взглядом обводит решетку, — немытая, раздетая, одинокая; если будешь питаться собачьими консервами и объедками; если будешь чистить толчки и мыть лошадей, а по выходным еще и раздвигать ноги для моих джигитов, отпускать тебя на свободу будет неразумно, даже если твой брат за это время скопытится.
— Не смей трогать моего брата! — Я бросаюсь к решетке, не заметив, как с меня падает плащ. Хватаюсь за прутья, представ перед Ризваном в одном лишь кружевном белье.