Он смотрит мне в глаза.
– Смотри-ка, ты даже не стала этого отрицать.
Именно в этот момент я вспоминаю, что он не знает. Он остаётся в блаженном неведении насчёт моей зависимости от Натали МакБрайд, начавшейся ещё до нашего соглашения. Моё лицо заливается краской, несмотря на мои попытки оставаться невозмутимой.
– Я и не собиралась удостаивать это ответом, – сообщаю я ему. Надеюсь, это звучит убедительно.
– Я прошу прощения за всю эту ситуацию с бассейном, – внезапно говорит он. Он медленно вращает бокал на стойке. – Не за сам инцидент. Но за то, что вёл себя как кретин из-за него.
– Не вели, – говорю я ему. – По крайней мере, не больше обычного. Не думаю, что кто-либо из нас знал, что с этим делать.
– Ты точно знала, что с этим делать, – он слегка усмехается. – Прости. Ты права.
Вздыхая, я опираюсь локтями на барную стойку.
– Это просто было неожиданно.
Он кивает, жестом заказывая себе ещё один бокал бурбона.
– Я всегда думал… ну, учитывая, что прошло пять лет, наверное, я думал, что если бы что-нибудь должно было случиться, то это бы уже случилось.
Я посматриваю на него искоса, с осторожностью.
– Вы думали об этом?
Он мягко усмехается.
– А ты нет?
– Не до недавнего времени, – говорю я ему. Я даже не уверена, что это до сих пор правда.
У Эдриана дёргается рот.
– Почему ты всегда лжёшь?
– Честно, я не думала… – я прочищаю горло. – Не то чтобы вы не были… привлекательны, разумеется, – я снова начинаю краснеть. – Просто я никогда по-настоящему не улавливала тех флюидов. И, полагаю, была слишком занята тем, что ненавидела вас.
– Эти чувства не обязательно должны взаимоисключать друг друга, знаешь ли, – его колено сталкивается с моим под стойкой, и я не могу сказать, намеренно он это делает или нет. – Это и правда так плохо – работать на меня?
У меня вырывается смешок.
– Вы серьёзно?
– Я знаю, что со мной трудно, но… – он хмурится, глядя на свой бокал. – Ты похожа на человека, который любит вызовы.
– По-видимому, так и есть.
О, да какого чёрта. Я допиваю свой напиток и заказываю ещё один. Он продолжает смотреть на меня, ожидая нормального ответа. Как, чёрт возьми, я могу объяснить эту ситуацию тому, кто не имеет о ней ни малейшего понятия.
– Вы придумываете мне прозвища, огрызаетесь на меня, стоит мне принести вам кофе на пять минут позже, и катком проходитесь по моей личной жизни. Вы всё критикуете. Вы никогда, никогда не благодарите меня, даже ни разу не подарили мне открытку на Рождество. Но я знаю, что вы такой, какой есть, и я всё ещё здесь, так что… Полагаю, в действительности это не ваша вина. Это я виновата, что ожидала чего-то другого.
Он сидит тихо и, не отрываясь, смотрит на барную стойку. Я задаюсь вопросом, услышал ли он хоть что-нибудь из того, что я сказала.
– Не думал, что для тебя важны рождественские открытки, – наконец говорит он ровно.
– Из всего сказанного вы услышали только это?
У него всё ещё тихий голос.
– Не уверен, что понимаю, что ты хочешь мне сказать, Меган.
– Ничего, – я пожимаю плечами. – Именно вы подняли эту тему. Хотите, чтобы перед вами рассыпались мелким бесом, поищите в другом месте.
Эдриан пробегает пальцем по ободку бокала.
– Ненависть – это сильное слово.
– Мне нравятся сильные слова, – возможно, это просто бурбон, но, по-моему, он действительно выглядит… подавленным. Я бы рассмеялась, не будь это так грустно.
– Эй, – говорю я, касаясь его плеча. – Да ладно, приятель. Вы тот ещё засранец, но на самом деле я, – я сглатываю с трудом. – На самом деле я не ненавижу вас.
Как только я произношу это, я понимаю, сколько в этом правды.
– Почему нет, чёрт возьми? – он смотрит на меня с тенью улыбки. – Ты только что описала худшего в мире босса. Я бы его уже прикончил.
– Я подумывала об этом, – моя рука всё ещё лежит на его плече, но я не убираю её. – Но кто бы тогда поддерживал во мне дух смирения?
Он смеётся, почти беззвучно, а потом соскальзывает со стула и вытаскивает бумажник.
– У меня болит голова, и мне нужно выспаться. Этого должно хватить, чтобы заплатить за напитки, и на такси домой.
Я киваю, стараясь избавиться от этого ужасного чувства внутри.
Невероятно, но теперь мне его даже жалко.
Я решаю воспользоваться метро и пройти остаток пути до дома пешком. На улице всё ещё хорошо, и мне хотелось бы побыть наедине со своими мыслями. Я оставляю очень щедрые чаевые бармену и засовываю оставшиеся деньги в карман, чтобы вернуть их Эдриану позже.
Почему я чувствую себя такой виноватой? Я сказала только правду. Ему нужно было всё это услышать. Но, кажется, мои слова его сильно задели, как будто он не осознавал всего этого – или, по крайней мере, не хотел осознавать.
Вспомнив о том, что в моём кухонном шкафу нет ничего кроме половины пачки «Трискитс» [13] , я останавливаюсь рядом с продуктовым магазином. Не знаю, чего я хочу, но, думаю, стоит хоть чем-то заесть бурбон.
Я зависаю над полкой с сырами и смотрю на марки, в действительности не видя их, когда кто-то касается моей руки.
– Меган? О, господи, сто лет – сто зим.
– Шелли, – я выдавливаю из себя улыбку, поворачиваясь к ней. – Ого. Да, давненько не виделись, правда?
– Я всё задавалась вопросом, куда ты пропала, – говорит она. – Была занята на работе?
Кивая, я опускаю в корзинку головку «Монтерей Джека» [14] .
– Всё становится только безумнее. У меня ни на что не остаётся времени. Но, эй, так, по крайней мере, я не попаду в неприятности.
Ха.
– Это хорошо, хорошо, – в её глазах поселились изнеможение и пустота, и я боюсь спрашивать, что произошло.
– Как поживает приют? – наконец спрашиваю я.
– Хорошо, хорошо, – говорит она не слишком убедительно. – У животных всё отлично. Вот только недавно взяла в приют котёнка, которого кто-то нашёл в коробке в лесу. Можешь в это поверить? Не знаю, что с этими людьми не так.
У меня сердце сжимается.
– Иисусе. Мисти, по крайней мере, нашли в чьём-то саду.
Шелли кивает.
– И всё же ей повезло. Её нашли, – она улыбается. – Она нашла тебя.
Прошёл уже почти год, но я всё ещё не хочу говорить о Мисти.
– Больше ничего не случилось? – спрашиваю я её. – Ты выглядишь так… будто это не все.
На её лице мелькает тень.
– Всё плохо, Меган. С тех пор, как ты ушла, началось чёрт-те что. Я пыталась за всем уследить, но… если говорить коротко, мы получили уведомление о выселении. Не знаю, что я буду делать. Животные…
Она замолкает, и я в изумлении смотрю на неё.
– Что? Как?
– У нас выявили несколько нарушений требований пожарной безопасности, и мы уже несколько месяцев не можем их устранить, поскольку у нас нет на это денег. Ничего по-настоящему опасного, город просто пытается выбить побольше денег за счёт инспекций, но кто-то из волонтёров потерял бумаги, которые нужно было отправить по почте, и теперь внезапно нас вышвыривают на улицу, – она качает головой. – Мы просто не успели, вот и всё. И из-за чего-то настолько глупого теперь… Я больше никого не могу взять к нам. Я и так уже нарушаю кучу законов. Ты знаешь, я забочусь о них, я никогда не отказывалась от животных, но город смотрит только на их число. Их больше некуда отправить. Все приюты, в которых животных не усыпляют, и так уже забиты под завязку. В этом чёртовом городе просто слишком мало места.
У неё на глазах блестят слёзы, и она стирает их тыльной стороной ладони.
– Как бы там ни было, не хочу вываливать на тебя мои проблемы. Если мы как-то из всего этого выкарабкаемся, то всегда будем тебе рады, – она умудряется улыбнуться. – Все скучают по тебе.
13
закуска в виде квадратных вафель из цельнозерновой муки, которую производит компания «Набиско»