Да, понятия не имею, сколько стоит перелёт на частном самолёте. И не собираюсь его об этом спрашивать.
– Мистер Райзингер, миз Бёрнс, – касаясь рукой козырька фуражки, приветствует нас капитан, когда мы поднимаемся на борт. Самолёт изнутри больше, чем кажется снаружи, внутри – огромные кожаные кресла кремового цвета и бордовый ковёр, по которому наверняка будет блаженством пройтись босиком. Но если я сейчас сниму свои туфли на каблуках, то по прилёте ни за что не смогу надеть их обратно.
Наш багаж сложен в углу, и до меня с запозданием доходит, что нам даже не пришлось проходить досмотр.
До этого момента я и понятия не имела, что значит летать «с привилегиями».
– Могли бы и сказать мне, – говорю я Эдриану, когда он садится напротив меня и расстёгивает пиджак. – Я вообще-то потратила время на то, чтобы запихнуть свои туалетные принадлежности в прозрачную косметичку [17] .
– О, верно, – посмеивается Эдриан. – Извини. Я и забыл, что так всё ещё делают.
Убила бы его сейчас.
– Смейтесь, смейтесь, – ворчу я. – Знаете, АТБ[18] поговаривает о том, чтобы начать досматривать и пассажиров частных рейсов тоже.
И я знаю это только потому, что материал на эту тему попался мне под руку, пока я искала в телефоне «сколько стоит рейс на частном самолёте». Потому что мне нужно это знать.
Он отвечает мне что-то, но я пропускаю его слова мимо ушей, поскольку вижу сумму.
Восемь тысяч долларов в час.
Восемь. Тысяч. Долларов.
В час.
Меня обычно не укачивает в воздухе, но сейчас мне кажется, будто меня вот-вот стошнит.
– Вопрос, – говорю я, когда женщина, одетая словно чёртова стюардесса Пан Американ из 70-х [19] , приносит нам шампанское. – Деньги вообще хоть что-нибудь значат для вас, или они что-то вроде странного конфетти, которое вы разбрасываете вокруг себя более или менее случайно и которое у вас при этом почему-то никогда не заканчивается?
Улыбка, которую он посылает женщине, мне совершенно не нравится, и я замечаю, как он скользит взглядом по её телу, когда она наклоняется над бортовой кухней. Это не должно меня напрягать, но я ловлю себя на мысли, не входит ли она в стоимость поездки.
Ладно, это довольно низко с моей стороны. Уверена, она очень милая женщина, которая всего лишь надеется на щедрые чаевые. Но Эдриану и правда лучше перестать таращиться, пока я что-нибудь с этим не сделала.
– Деньги, – говорит он медленно. – Эта та штука, которую обмениваешь на товары и услуги, да?
– Сейчас возьму и выплесну на вас шампанское, – гримасничаю я. – Оно всё равно отстой.
– Оно не отстой, – говорит он. – Это ты отстой.
– Очень по-взрослому, – я пинаю его под столиком, за которым мы сидим. Это импульсивный поступок, но я пью шампанское в восемь утра, находясь в частном самолёте с моим засранцем-боссом. Если не сейчас, то когда?
И он прав. Всё это не отстой.
Он смеётся и ловит ногами мою ступню.
– Ауч, миз Бёрнс. Хотите до меня добраться, будьте попроворнее.
Я дёргаю ногой, пытаясь освободиться.
– Я резина, а вы клей [20] .
– Знаешь, хороший работник сказал бы мне спасибо за то, что я беру его с собой в это удивительное приключение, – говорит он, широким жестом обводя обстановку. – А не вёл бы себя словно свинёнок.
– И тем не менее, за все эти пять лет я лучшее, что вы смогли найти, – я надуваю губы. – Какая грустная, грустная история, мистер Райзингер.
Я ступаю на взлётную полосу в Остине и даже не покрываюсь мгновенно потом, как ожидала. Само собой, снаружи жарко, но всё же не настолько, чтобы это было невозможно вынести.
Эдриан настоял на том, чтобы мы прилетели за день до начала конференции, чтобы у нас было время «устроиться». Не знаю, что он имел в виду, но я решила приберечь все свои действительно хорошие наряды, включая шёлковое нижнее бельё, до самой конференции. Надеюсь, мы не столкнёмся с кем-то, на кого я должна произвести впечатление, хотя что-то мне подсказывает, что это не так уж важно. Никто ведь не ждёт от писателей, что они будут одеваться как модели, правда? Разве большинство из них не ходит большую часть времени в халатах и тапочках?
Я искоса бросаю взгляд на Эдриана и пытаюсь представить его в халате.
Опасность! Отбой, отбой, отбой. Ладно, представлять его в чём-либо, что снимается на раз-два-три, и правда не на пользу моему здравому смыслу.
Поездка от аэропорта занимает вечность. Мы пробираемся через хитросплетение улочек и переулков, что заставляет меня задаваться вопросом, куда, чёрт побери, ведут все эти огромные магистрали. Очевидно, не туда, куда мы направляемся. Но пока мы ползём от светофора к светофору, я начинаю получать удовольствие от местного колорита: лавки хироманта, расположившейся напротив дорогих элитных домов, фургончиков стрит-фуда с неоновыми вывесками, города, который просто пышет энергией.
В отеле у нас оказываются смежные номера, оба зарегистрированные на его имя. Хотелось бы мне знать, что по этому поводу думает администратор, пока нас регистрирует. И почему это вообще меня волнует.
Первое, что я делаю после того, как бросаю на пол сумки, так это убеждаюсь в том, что межкомнатная дверь закрыта. Он прямо-таки настаивал на том, чтобы нас поселили в смежных номерах, и я не могу понять, почему он считает это необходимым. Разве что он думает, будто у нас будет причина переходить из одного номера в другой в том виде, в котором не появишься в коридоре отеля.
Прекрати.
Это довольно милое местечко, но, полагаю, оно разительно отличается от тех ультра-роскошных отелей, в которых он привык останавливаться. Я подхожу к панорамным окнам, чтобы отдёрнуть занавески, и обнаруживаю, что вместо окон здесь стеклянные раздвижные двери.
Дневная жара как раз вступила в свои права, но любопытство выманивает меня из моего оазиса с кондиционером на маленький балкончик. Он оказывается длиннее, чем я ожидала, и вскоре я обнаруживаю, что мы делим его с Эдрианом.
Он тоже отдёрнул занавески. Я вижу, как он расхаживает по комнате, оживлённо разговаривая с кем-то по телефону, его галстук развязан. И тотчас же чувствую себя словно воришка. Вероятно, он ещё не знает, что у нас общий балкон. Он понятия не имеет, что кто-то может наблюдать за ним, тем более что этим человеком могу быть я. Здание отеля в этом районе самое высокое.
Моё лицо горит, когда я прокрадываюсь обратно в комнату, закрываю за собой раздвижную дверь на защёлку и задёргиваю занавески. Не знаю, зачем. Не то чтобы я и правда думала, будто он совсем не уважает моё право на личную жизнь, но так всё равно чувствую себя гораздо спокойнее.
Я плюхаюсь на кровать и начинаю листать каналы. По телевизору тоже нет ничего интересного. На улицах под нами бурлит жизнь; когда я выходила на балкон, то слышала доносящиеся откуда-то неподалёку отголоски живой музыки. Еще несколько лет назад я бы надела красивое платье и спустилась побродить по улицам, зашла бы в первый открытый в эти часы бар, чтобы узнать, насколько дешёвое у них пиво. Я слышала, что Остин – дружелюбный город, и ничего из того, что я видела до сих пор, этому не противоречит. Та я, которой я была до появления Эдриана в моей жизни, вероятно, попыталась бы закадрить кого-нибудь из тех хипстеров с подкрученными усами и подвёрнутыми штанами, которые ездят на велосипедах из велопроката в «Аламо Драфтхаус » [21] . И я бы хорошо провела время.
Но такой я была тогда. А такая я теперь. И я не узнаю себя больше.
То, что я согласилась выступить на публике – само по себе доказательство того, что я уже не та Меган. Конечно, как такового выбора у меня не было. Но внезапно то, из-за чего меня когда-то могло бросить в холодный пот, перестало казаться такой уж плохой идеей. Возможно, потому что я как бы и не я сейчас, а Натали. А Натали знает, как выступать перед публикой. Речь пойдёт о новых трендах в любовных романах или о чём-то вроде этого, и я начинаю думать, что смогу это пережить, не выдав себя, особенно, если позволю кому-то другому говорить большую часть времени.
17
существует ограничение на провоз жидкостей в ручной клади в самолёте. Объём контейнера для каждого продукта не должен превышать 100 мл. Упаковывается всё в небольшую прозрачную пластиковую сумочку с застёжкой-молнией
20
(часть поговорки: я резина, а ты клей; то, что ты говоришь, отскакивает от меня и прилипает к тебе
21
сеть кинотеатров; первый был открыт в Остине в 1997 г. Ратуют за то, чтобы зрителя ничто не отвлекало от просмотра фильма