Я бросаю на него взгляд. В нём снова появляется та мягкость, в его лице, в его голосе. В Остине она проявлялась так постепенно, что я почти и не замечала изменений, но теперь я отчётливо вижу её.
– Ты и правда задолжал мне пару извинений.
Он выпивает стакан рома в один глоток.
– Знаю. Тебе ещё налить?
Я издаю смешок.
– Я и этот-то ещё даже не пригубила. Только, боюсь, больше у меня рома нет. Последнее время не было возможности заглянуть в винный магазин.
– Вот чёрт. А другое что-нибудь есть? – спрашивает он уже на полпути в кухню.
– Только немного вина. Я его ещё не пробовала. Это что-то из нового урожая.
Он вытаскивает бутылку из холодильника.
– Божоле-нуво? О, ну ладно, оно немного незрелое, но сойдёт.
Я закатываю глаза.
– Иисусе. Ты и правда не умеешь извиняться, не так ли?
Эдриан наливает два бокала.
– Я дразню тебя. По большей части. Мне оно самому нравится.
Я гримасничаю, когда делаю глоток. Оно яркое и свежее, но в его послевкусии всё же многовато уксуса. Даже слишком много. Я чмокаю губами, пытаясь понять, каково оно мне на вкус.
Эдриан улыбается, и это порочная улыбка.
– Что? – спрашиваю я его. – Это просто не моё…
Но это реакция не на меня, это реакция на вино.
– Его вкус напоминает мне кое-что, – говорит он, облизывая губы. – Кое-что очень особенное.
– Да? – я откидываюсь на спинку дивана.
– Мммхмм, – он окидывает меня взглядом с ног до головы. – Очень особенный вкус, к которому я пристрастился в последнее время.
Я чувствую, как краснею.
– Не знаю, готова ли я к этому разговору прямо сейчас, – признаюсь я.
– Я тоже не знаю, – говорит он. – Но решил попробовать. Переборщил?
Я качаю головой.
– Не ворвись моя мать только что в мою квартиру, всё, вероятно, прошло бы гораздо лучше.
– Не знал, что у тебя специализация в музыке, – говорит он, ставя стакан на подставку. Меня не удивляет то, что у него хорошее воспитание, но я немного удивлена тем, что он не оставил круг от стакана на моём кофейном столике из Икеи просто ради того, чтобы доказать свою точку зрения.
– Я убрала это из своего резюме после того, как поняла, как это звучит, – я ёрзаю на месте, мой взгляд так и приклеивается к коробочке, которую он оставил на столике.
Он слегка приподнимает брови.
– И как это звучит?
Я пожимаю плечами.
– Легкомысленно. Как будто на самом деле я и не стремлюсь получить корпоративную работу. Как бы там ни было, я стала получать гораздо больше предложений после того, как перестала её указывать.
– Хмм, – он откидывается на диван, вытягивая перед собой ноги. Его слаксы так хорошо подогнаны, что я вижу, как напрягаются и расслабляются мускулы его ног под шерстяной тканью. – Думаю, степень в музыке говорит о дисциплине.
Он бросает на меня взгляд, и, конечно же, я тут же становлюсь ярко красной при воспоминании о его ладони на моей заднице.
– Что ж, обязательно буду иметь это в виду, когда, наконец, отращу себе яйца и уйду от тебя.
Эдриан смеётся.
– О, Мэг, – он подтягивает одну ногу ближе к дивану, оставляя другую вытянутой. – Мы оба знаем, что этого никогда не случится.
Я хмурюсь.
– Как ты можешь всегда быть таким уверенным во всём?
– Это просто, – он пожимает плечами. – Нужно просто зарабатывать больше денег чем все, кого ты знаешь.
Я хватаю диванную подушку и с силой швыряю ему в голову.
Он ловит её в воздухе и бросает через всю комнату в кресло.
– Битва подушками? Очень по-взрослому.
– Ну да, – теперь я краснею даже сильнее, чем считала возможным, и мечтаю, чтобы диван развёрзся и поглотил меня. Я знаю, он пришёл, чтобы заняться сексом, и я бы хотела, чтобы он уже просто приступил к делу, это было бы гораздо проще, чем вести этот разговор. – Ты заслуживаешь чего-нибудь потяжелее, но больших камней под рукой у меня нет.
– Ты всё ещё на чём-нибудь играешь? – спрашивает он меня, и мне требуется секунда, чтобы переключиться. Проклятье, зачем он снова завёл эту волынку насчёт моего музыкального прошлого? Ха-ха-ха, неплохой каламбур. Я не хочу говорить об этом. Даже не хочу думать об этом; это вгоняет меня в депрессию.
– Не совсем, – уклончиво отвечаю я. – Ты сюда пришёл не о моей несостоявшейся музыкальной карьере говорить, не так ли?
– Нет, – признаёт он, бросая взгляд на коробочку. – Но ледяной взгляд, которым меня наградила твоя мать, несколько сбил мне настрой.
Я фыркаю.
– Надеюсь, он не нанёс тебе непоправимого ущерба.
– Не волнуйся, – молниеносным движением он снова оказывается на ногах и поворачивается ко мне, и хотя расстояние между нами не сократилось, моё сердце начинает биться чаще. – Я уже начал забывать детали.
Быстро облизнув губы, я снова кидаю взгляд на коробочку.
– Так что, говоря словами бессмертного Брэда Питта…
– Что в короообке? [40] – интонирует он с усмешкой. – Ты узнаешь это через минуту, котёнок. Уверена, что достаточно пришла в себя для этого?
– Не дразни меня, – надуваю я губы. Не знаю, что в нём есть такое, что вытаскивает наружу моего внутреннего бесёнка, но так гораздо забавнее, чем общаться с ним в офисе. На работе у меня появляется это навязчивое желание быть услышанной, даже если я знаю, что это ничего не изменит. Я всегда чувствую себя так, будто мне затыкают рот. Но теперь, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня, заявить на меня права, когда его рука ощущается на моей шее словно клеймо, я не против того, чтобы он заставил меня замолчать. Более того, я хочу, чтобы он заставил меня замолчать.
Почему? В чём отличие?
Кроме очевидного, разумеется.
Очевидное в данный момент упирается мне в бедро, в то время как он наклоняется ко мне, распластывая нас обоих на диване, моя голова свешивается с подлокотника, и его тело окружает меня, заключая в ловушку. Это не может быть физически возможным. Я шире, чем он, но прямо сейчас я этого не чувствую.
Его язык разоряет мой рот с уверенностью мужчины, который знает, что получит сегодня вечером именно то, что хочет, и, вероятно, это не должно быть настолько сексуально. Но, чёрт возьми, я завелась. Всё в нём меня заводит, и я начинаю пересматривать всю историю своих взаимоотношений с Эдрианом и задаваться вопросом, не была ли большая часть моего постоянного раздражения вызвана самой обычной похотью.
С усилием он отстраняется, и я понимаю, что так сильно сжала его бёдрами, что почти обездвижила. А ещё – плотно обвила руками его спину. И, возможно, слегка посасывала его язык.
А может и не слегка.
– Боже, женщина, – говорит он, тяжело дыша, и вытирает рот рукавом. – Я знаю, что хорош, но неужели так сложно прожить неделю без моего члена и не превратиться при этом в сексуальную маньячку.
А, нет. Он и правда раздражает.
Но прямо сейчас мне на это плевать.
– Давай приложим все усилия, чтобы никогда этого не узнать, – предлагаю я, притягивая его лицо к своему.
Он усмехается напротив моего рта.
– Один или два визита к тебе домой перед длительной деловой поездкой можно легко объяснить, – говорит он тихо. – Но пройдёт немного времени, и пойдут разговоры.
У меня сжимается сердце. Вот оно. Вот он разговор, который, как я думала, мы проведём, когда вернёмся домой, просто не при таких обстоятельствах. Не прямо сейчас. Пожалуйста, только не прямо сейчас. Мне хочется начать умолять его замолчать, но вместо этого я просто говорю:
– Никто ничего не заметит, ты, эгоманьяк.
Стремительным движением он прижимает мои запястья и рычит:
– Пообзывайся мне ещё, когда мы будет в постели. Рискни.
– Но сейчас-то мы не в постели, – невинно замечаю я.