Потому что мне нельзя испытывать такие чувства к Эдриану Райзингеру.
– Вот.
Я сижу на кровати и сушу полотенцем волосы, когда Эдриан наконец протягивает мне коробку. Улыбаясь, я дотягиваюсь до неё и кидаю её себе на колени.
– Я почти и забыла о ней.
– И тем не менее я бы хотел, чтобы ты примерила это для меня, – говорит он, садясь рядом со мной. – Даже если там, в гостиной, всё немного вышло из-под контроля.
Я открываю коробку и заглядываю внутрь, разворачивая обёрточную бумагу. Чем бы это ни было, это очень маленький кусочек материи.
Я вытаскиваю его и смотрю, как он разворачивается, и внезапно вспоминаю, что сказала мне кассирша из «Дивы», бутика одежды больших размеров.
Ночнушка – это слишком великодушное для неё слово. Ткань – почти прозрачная, да и прилагающиеся к ней стринги цвета розовой жвачки мало что оставляют воображению.
Я достаю маленькую тиснённую карточку из коробки даже несмотря на то, что часть меня уже знает, что будет на ней написано.
Дива
– Она тебе нравится? – хочет знать Эдриан.
– А это имеет значение? – я бросаю на него взгляд. – Ты часто совершаешь покупки в «Диве»?
– Конечно, это имеет значение, – говорит он, слегка хмурясь. – И нет, я был там только однажды. Когда купил её.
Я всё ещё держу её в руках, позволяя ткани скользить словно воде между моих пальцев.
– Я купила там всю свою одежду для роли Натали. Кассирша узнала твоё имя по твоей кредитной карте. И спросила меня, понравилась ли мне ночнушка, которую ты мне купил.
Он бледнеет.
– Перед днём Святого Валентина, – продолжаю я. – Она ясно дала мне это понять. Так что я делаю вывод, что ты купил её для меня за четыре месяца до того, как появился малейший намёк на то, что мы будем спать друг с другом. Или что ты купил её для кого-то другого и сейчас передарил.
Он медленно выдыхает.
– Начнём с того, что кассирше из «Дивы» не следует совать свой чёртов нос туда, куда её не просят, – прочищая горло, он смотрит на меня. – Так что… разве надежда – это недостаточно уважительная причина для того, чтобы купить тебе нижнее бельё?
– Нет, почему же, – я смеюсь против воли. – Полагаю, мне следует чувствовать себя польщённой. Что, ты просто собирался бросить её мне на стол и убежать?
– У меня не было конкретного плана, – признаёт он. – Я просто увидел её и подумал о тебе.
– Чушь собачья, – теперь я и правда смеюсь. – Зачем ты вообще пошёл в «Диву»?
– Ну, я собирался купить тебе подарок, – говорит он, защищаясь. – Просто не такой подарок, но потом я увидел её. Она была просто идеальна.
– Она действительно очень милая, – признаю я. – И с каких это пор ты покупаешь мне подарки?
– Я решил, что стоит начать, – говорит он. – Видишь ли, я работал над тем, чтобы начать с нового листа ещё до того, как мы переспали.
– Ты и правда умеешь представлять всё в нужном тебе свете, – признаю я, вставая и позволяя халату соскользнуть с плеч. – Чёрт, полагаю, она и так слишком долго дожидалась своего часа. Давай узнаем, подойдёт ли она мне.
Его лицо, когда я смотрю на него, пытаясь определить его реакцию, выглядит слишком серьёзным.
– Знаешь, нам не обязательно ехать на ту конференцию, – говорит он. – Я просто подумал, что, возможно,.. ну, если тебе нужен предлог, то мы можем поехать, но теперь я понимаю, почему ты предпочитаешь избегать столкновений с этой женщиной.
– Мы можем поговорить об этом позже, – говорю я ему, надевая ночнушку через голову.
– Да, – соглашается он, глаза у него расширяются. – Можем.
Глава четырнадцатая
Следующим вечером после работы Эдриан приходит ко мне домой.
В этот раз он предупреждает меня об этом заранее. Я говорю ему, что горизонт чист, но что я не могу гарантировать, что мои родители внезапно не свалятся нам на голову. Я уже позвонила матери и оставила ей голосовое сообщение, в котором подтвердила, что приеду домой на День Благодарения, но надеюсь, что всё ещё смогу отменить всё в последнюю минуту. Я просто подожду, пока она не уедет из города и не утрясёт все планы с другими родственниками, так что уже не сможет за мной приехать.
По крайней мере, до конца праздников. А после я как-нибудь с этим разберусь.
В этот раз он не приносит с собой нижнее белье и даже не делает никаких комментариев по поводу того, какое вино напоминает вкус моей киски. Но он приносит ужин из какого-то модного итальянского ресторана, в который я никогда не смела и ногой ступить, и впервые с тех пор, как мы поцеловались в бассейне, я чувствую, что мы и правда могли бы встречаться.
Не уверена, как к этому относиться.
– Пока вроде всё хорошо, – говорит Эдриан, наливая себе ещё один бокал красного вина, которое не является Божоле-нуво. Это он о том, что моя мать все ещё не ломится ко мне в дверь, и я зло на него шикаю.
– Не искушай судьбу, – шиплю я, словно судьба не услышит меня, если я буду говорить шёпотом.
Он пожимает плечами.
– Я не суеверный.
Раздаётся дверной звонок.
– Добро пожаловать в ад, – бормочу я и иду открывать.
Моя мать одаривает меня ледяной улыбкой.
– Вижу, ты пересмотрела свои планы на праздники.
– Да, что ж, полагаю, ты была довольно убедительна, – я стою посреди прохода, пытаясь преградить ей дорогу. – Я сейчас вроде как занята.
– Ерунда. У тебя всегда найдётся время для своей матери, когда она приезжает издалека, чтобы навестить тебя, – она протискивается мимо меня, и играет с Эдрианом в гляделки, пока отодвигает себе стул с другой стороны стола. – Что ж. Похоже, вы неплохо восприняли новости, если, конечно, она не приберегла их для постельного разговора.
Я стискиваю зубы.
– Всё хорошо, мам. Правда. Я уже сказала ему, что не собираюсь этого делать.
– Ну конечно, – она слегка гримасничает. – Но ты всё равно собираешься это сделать. Я же вижу это по твоему лицу. Для такой лживой маленькой ведьмы, как ты, ты никогда не умела хорошо врать.
Я прямо вижу, как при этих её словах у Эдриана отвисает челюсть, как будто он не может поверить в то, что слышит. Или, быть может, он просто собирается заглотить свою жертву целиком; по нему всегда трудно сказать.
– Ты смеёшься надо мной? – шипит моя мать. И я осознаю, что тот ментальный образ вызвал у меня на лице довольно неуместную улыбку, но мне не особенно хочется её скрывать. Когда Эдриан рядом со мной, я чувствую себя сильнее и увереннее.
– Нет, – говорю я ей. – В тебе нет ничего смешного, мама.
Эдриан прочищает горло.
– Не говорите с ней так.
В глазах моей матери вспыхивает яростный гнев.
– Она моя дочь, мистер Райзингер. Я буду разговаривать с ней так, как захочу.
– У вас отлично получается запугивать, миссис Бёрнс, – говорит он угрожающе тихим голосом. – В этом мы с вами одного поля ягоды. Может быть, у вас и есть надо мной преимущество в несколько десятков лет опыта, но и я так легко не сдаюсь.
Она лишь чуть заметно изгибает бровь. Она не принимает его всерьёз – пока нет.
– Меня не слишком-то радует то, как вы распоряжаетесь жизнью моей дочери, – говорит она в ответ.
Пальцы Эдриана отбивают на столе медленный смертельный ритм. Моя мать резко переводит на него взгляд и пристально смотрит на него, её губы с каждой секундой становятся всё тоньше.
Выражение его лица ужасает. Но в то же время от его красоты захватывает дух.
– Я, по крайней мере, ценю её, – говорит он, у него тихий, ровный и спокойный голос. – У вас замечательная и красивая дочь. Мне очень жаль, что вы этого не видите. Но что ещё хуже, так это то, что вы говорите с ней так, будто она стала для вас сплошным разочарованием. Миссис Бёрнс, честно говоря, меня не трогают ваши попытки давить на чувство вины. И животное может родить ребёнка и вырастить его, так что это не производит на меня особого впечатления. Не знаю, как Меган стала такой, какой стала, но всё, что я вижу, так это то, что вы пытаетесь затюкать её и снова превратить в маленькую испуганную девочку только ради того, чтобы почувствовать себя значимой. Я не хочу этого слышать. Я сказал то, что должен был сказать, и если Меган собирается и дальше позволять это вам… что ж, с этим я ничего не могу поделать.