— Вы служили в армии? — спросил он Мааруфа.
— А как же, мой господин, — подтвердил Мааруф. Через несколько минут он пояснил: — Как по-вашему, чем может араб, родившийся во французском Алжире, заработать себе на жизнь?
— Не знаю, — признался фон Гетц.
Мааруф снова помолчал, прежде чем продолжить. Вероятно, он подбирал немецкие слова и составлял из них предложение.
— Есть несколько способов. Все они один хуже другого. И только один хороший и верный, если не трус и не боишься трудностей. Это французский Иностранный легион.
— Вы служили в Иностранном легионе?
— Девять лет. Дослужился до капитана. Не только служил, но и воевал в нем.
— А почему ушли в отставку?
От такого вопроса Мааруф усмехнулся, и фон Гетцу стало неловко. Зря он задал его.
— А кому служить, мой господин? Два года назад Франция капитулировала. Армии не стало. Что мне оставалось? Плыть вместе с де Голлем в Англию? Кто меня, араба, там ждал? Бежать на юг Франции или в ту же Северную Африку, где собрался всякий сброд? Я собрал свой рюкзак и ушел из легиона.
— Так вы дезертир?!
Мааруф снова усмехнулся.
— Нельзя дезертировать из армии, которой нет, мой господин, — терпеливо объяснил он Конраду.
— А как вы попали к Валленштейну?
— После того как воевать с вами стало некому во всей Европе, мне нечего стало делать на материке. Нужно было выбирать, чем зарабатывать на жизнь.
Я ведь, в сущности, ничего не умею. Только убивать. А кому продашь такое умение, если нет армии? Во Франции я стал персоной нон-грата. Вне закона. Вся остальная Европа оказалась под вами, немцами. Можно было бы поехать в Швейцарию, стать там инструктором по горным лыжам или спасателем. Но Швейцария слишком близко расположена к границам Рейха. Да и горы я не люблю. На последние деньги я поехал в Швецию. На первых порах нанимался поденщиком. Языка не знал, на более чистую и денежную работу устроиться не было возможности. Когда немного выучил язык, совершенно случайно узнал, что одно из отделений банка Валленштейна ищет охранника. Я пошел туда договариваться насчет работы, и меня приняли. Много языка там знать не требовалось. Потом я стал инкассатором. Ездил с деньгами из отделения в отделение. Несколько раз даже в Европу и Англию. В скором времени мое усердие и безупречную службу заметили, и я стал личным курьером Валленштейна. Я стал иногда бывать в его доме, забирал корреспонденцию, возил его письма, доставлял их адресатам в собственные руки. А полгода назад, после того как Япония напала на Америку, была создана служба безопасности. Меня перевели туда начальником бригады. С весны мы охраняем Валленштейна-младшего.
— Не жалеете?
— О чем?
— О том, что ушли из армии. Сейчас идет война. Если бы вы не ушли из армии два года назад, а продолжали служить, то сейчас были бы майором или подполковником.
Мааруф вздохнул:
— Клянусь Аллахом, мой господин, я не держу на вас зла. Я часто видел вас с Валленштейном, когда вы гуляли по городу, а мы вас сопровождали. Наверное, вы Друг моего молодого хозяина. Но если бы я сейчас продолжал свою службу в Иностранном легионе, то, клянусь головой Пророка, сегодня днем я перерезал бы глотки и вам, мой господин, и вашим друзьям из СС вместе с белокурой гурией. Вознесите хвалу Всевышнему и возблагодарите Его за то, что я не служу в армии.
Все это Мааруф произнес спокойно и буднично, таким тоном, будто рассказывал путнику, как найти нужную дорогу в незнакомой местности.
Фон Гетцу сделалось нехорошо. Он невольно дотронулся ладонью до кадыка.
«Этот зарежет, — подумал он. — Фанатик. Готов, как собака, преданно служить своему хозяину. Неважно какому — Франции или банкиру Валленштейну. Загрызет любого без команды „фас!“. Если бы в вермахте было несколько исламских дивизий — мы были бы непобедимы. Все они — фанатики».
Он снова повернулся лицом вперед и продолжил смотреть на дорогу.
В Стокгольм прибыли глубокой ночью.
Мааруф, не получив никаких указаний от молодого хозяина и не зная, куда именно ехать в такой поздний час, остановил машину на узкой тихой улочке неподалеку от набережной. Охранники, почувствовав, что движение прекратилось и машина не баюкает их больше на мягких рессорах, проснулись и стали потягиваться.
От их упругих движений встрепенулся и Валленштейн. Несколько секунд он глупо озирался по сторонам, глядел на потолок, пытался рассмотреть в темноте лица охранников, но никак не мог понять, где и с кем он находится.