В последний момент Рейли передумал и, как оказалось, не зря. На квартире Боюжавской уже побывал заговорщик Берзиньш. Он сказал, что прибыл по заданию британца для связи с питерским подпольем. Дама, опытная в разного рода политических провокациях, только развела руками: она ничего не знает. В квартире Берзиньш обнаружил визитную карточку Рейли с его московским адресом и незаметно от хозяйки сунул ее в карман.
После ухода латыша за квартирой было установлено наблюдение. Ждали Сиднея Рейли, но он не пришел. Не появился англичанин и на следующий день, а когда газеты написали, что арестован британский представитель Локкарт, чекистам стало ясно, проваленная явка раскрыта и ждать Рейли здесь — значит просто терять время.
На самом деле впервые за весь текущий год пребывания в послереволюционной России Сидней Георгиевич понял, что подобно волку обложен со всех сторон и охота на него уже началась. Сдаваться он не желал. Охота была его сущностью, но всегда в роли охотника был он сам, выбирая себе жертву, с удовольствием обкладывал ее и заставлял идти на выстрел. Сейчас обложили его, и Рейли, стараясь выиграть время, лег на дно.
Белошвейка Лидочка, которая шила ему сорочки, была рада, что богатый клиент просит ее приютить его не несколько дней. Еще более она обрадовалась пачке денег, которую Рейли тот час вручил молодой женщине на всякие расходы. Вечером она принесла гостю чай и послушно, по сигналу его руки, разделась и юркнула в постель к англичанину.
Что ей было терять? Мужа убили на войне, детей с ним нажить она не успела. Годы уходят, вместе с ними привлекательность и возможность второго замужества. К тому же революция, желающих свататься не было. А тут такой богатый кавалер.
«Может быть, он возьмет меня на содержание», — думала Лидочка, прижимаясь к мускулистому тренированному телу сорокапятилетнего мужчины.
Она не ошиблась. Сидней Георгиевич был галантен, щедр и дружелюбен. Она не задавала лишних вопросов, даже когда он возвращался домой с изрядным запахом ароматных духов. Ежедневно Рейли, по своему обыкновению, переодеваясь в разные костюмы, меняющие его до неузнаваемости, уходил в город. Вечером он любил просматривать газеты, которые всегда покупал у мальчишек-разносчиков. Сидней Георгиевич садился в кресло, брал в руки дорогую сигару, читал и комментировал. Со стороны казалось, что он разговаривает сам с собой.
Рейли интересовался здоровьем раненного Ленина и очень расстраивался реляциям большевистской прессы о том, что здоровье вождя идет на поправку, сокрушался, что не мог лично присутствовать на похоронах Френсиса Кроми. Вокруг церемонии крутилось слишком много тайных агентов ЧК, и его могли узнать.
Когда в газетах писали о Локкарте, он морщил губы и говорил: «Слабак, я его предупреждал».
Когда однажды Лидочка спросила:
— Кто такой этот Локарь?
Рейли махнул рукой и вдруг сказал:
— Мальчишка-неудачник, он думал, что сможет перевернуть мир, но просчитался. Когда-нибудь, если останется жив, он напишет книгу о своем провале, где будет немало всяких придумок. Свою вину он никогда не признает. Он еще будет гордиться своим провалом, хотя, если по совести, ему надо пустить себе пулю в лоб. Наверняка в этой книги будет и обо мне.
Рейли затянулся сигарой.
— И наверняка он будет выпячивать себя на передний план и напишет, что я был у него на побегушках. Уж лучше бы он застрелился.
— Даже так? — удивилась белошвейка. — Самоубийство — это большой грех.
— Кто тебе сказал?
— Батюшка в церкви.
— Ха, — рассмеялся Рейли, — бывают случаи, когда пуля — единственный способ сохранить лицо.
— Он должен обязательно стреляться? — испуганно спросила Лидочка.
— Теперь уже нет, он больше никому не интересен, этот Локкарт, самовлюбленный ушастый шотландец, баловень судьбы, которому так повезло со службой, и который так бездарно сорил козырями, что к концу игры у него на руках хороших карт не осталось, кроме одной червонной дамы.
— Вы так интересно рассказываете, Сидней Георгиевич, вы бы сами могли о себе написать книгу без всякого Локаря.
— Не время еще, Лидочка. Даст бог сил — напишу такую книгу. И поверь, там будет много такого, отчего сильные мира вздрогнут.
— Пугаете?
— Нет, просто размышляю.
— А скажите, Сидней Георгиевич, где вы по-русски так говорить научились?