- Парашют! - не скрывая радости, сообщил он и указал на наличие красной кнопки на левом плече и синей кнопки на правом.
А потом мощно и дружелюбно подсадил Щасливкинда на крыло самолетика. Тому только и осталось, используя руку летчика, перенести ногу, и он плюхнулся на раздолбанное тысячами предыдущих задов сиденье позади летчика. И над ним тотчас захлопнулась стеклянная крыша.
"А ведь славные ребята, - думалось Щасливкинду. - Еще и еще раз убеждаюсь, что нет плохих народов, а есть омерзительные правители. Разве этим простодушным иракцам надо уничтожать Израиль? Да они бы могли плясать на свадьбе моей дочери! И разве виноваты они, что их страной правит до безумия тщеславный человек? Ах, создать бы международный научный центр по проверке кандидатов на руководящие посты в государстве! Сколько было бы решено проблем! Обязательно напишу рассказ на эту тему!"
"Какдиля", отойдя в сторону, приветливо махал рукой.
Самолет вдруг начал чихать, потом заревел с элементами визга, затрясся, запрыгал, побежал, чуть не ударяясь носом в потресканный, весь во впадинах бетон, и, наконец, Щасливкинд ощутил столь ненавистное ему чувство полета.
Это был еще тот полет! Самолетик то и дело проваливался вниз, захватывая с собой внутренности "разведчика", а затем гордым орлом взмывал вверх, безжалостно утрамбовывая недавно съеденную питу с замечательными салатами.
Они летели вдоль границы Ирака с Саудовской Аравией.
Внизу было совершенно черно. Лишь изредка проплывали гроздья огней, и Щасливкинд подумал, что это - нефтяные разработки, и неплохо бы их сфотографировать. Он резко приподнялся с сиденья, чтобы ремень с фотоаппаратом оказался выше борта самолетика, но забыл, что над ним стеклянная крыша. И так стукнулся о нее головой, что чуть не потерял сознание. Придя в себя, он снова подумал о себе нехорошо, а когда в голову пришла простая мысль, что американские спутники наверняка давно уже засняли эти объекты, и не один раз, расстроился окончательно.
"Мне нельзя проявлять инициативу. Я ведомый. Я исполнитель. Я не могу руководить даже собственной семьей! Всё! С этой минуты я следую только линии, указанной мне товарищем Абрамом, безымянным, сентиментальным красавцем и психотерапевтом Дани."
Он закрыл глаза и неожиданно вспомнил строчки из своего письма другу Коляне в Америку:
"Человеческую душу прежде всего разъедает скука, отлаженный быт. Но взорвать его нет ни сил, ни желания. Даже долги делать страшно. А ведь качусь к шестидесяти, и меня охватывает ужас, что при встрече нам не о чем будет говорить, кроме как о болезнях..."
"Накликал себе, идиот! Быт тебе, мудила, обустроенный надоел! Сейчас как прыгнешь с парашютом!"
Его охватила паника. Где кольцо? Где трос, который должен быть продет сквозь него, как это следовало из многих виденных им советских фильмов про диверсантов и славных разведчиков? "Господи, а если головой шмякнусь или ногами? Я же не умею управлять своим телом в воздухе! Но, с другой стороны, прыгали же с ним американские старухи! Но кто их знает, этих старух? Они от безделья и высоких пенсий, небось, так натренированы! А как прыгать? Солдатиком или вниз головой? Только не головой вниз! Только бы сохранить ее! Какой-то ужас! И ни одна сволочь не проинструктировала! Всё! Никаких прыжков! Пусть сажает самолет, где угодно! Хрен вам! Я не самоубийца! А высота? Что это за высота?! С одной стороны, она так мала, что ни один парашют не успеет раскрыться; с другой стороны, она вполне достаточна, чтобы я превратился в лепешку. А может, меня сознательно послали на смерть, чтобы обвинить потом Ирак в моей гибели и врезать ему? Но почему именно меня? Мало что ли других русскоязычных писателей и поэтов? Я категорически протестую! У меня еще не вышло даже собрания сочинений!"
Как раз в это мгновение Щасливкинд увидел повернутое к нему милое, доброе, улыбающееся лицо пилота. Потом это лицо подмигнуло. Потом показался кулак с отставленным и обращенным вниз большим пальцем, что несомненно указывало на предстоящее снижение. И действительно, внизу, несмотря на середину ночи и почти скрытую облаками луну, была хорошо видна неширокая река Шатт-эль-араб с низкими мостами над ней, затем показался крупный железнодорожный узел, за ним - непрерывная цепь нефтяных вышек и колонн по переработке нефти. Это значило, что они летели над окраиной Басры, одного из крупнейших городов Ирака, известного еще и тем (у Щасливкинда были собраны все вышедшие тома "Краткой еврейской энциклопедии"), что в тридцатых годах в нем располагался знаменитый "Басровский филиал сионистского общества Месопотамии". Потом вновь пошли пески, самолетик стал снижаться, и вдруг Щасливкинд увидел неширокое шоссе и одиноко стоящую на его обочине машину, над которой они и пошли всё более сужающимися кругами, все более приближаясь к земле.
Снова показалось лицо пилота. Указательным пальцем левой руки он ткнул в красную - на правом плече Щасливкинда - кнопку парашюта и, сделав дикие глаза, мощно раздул щеки. Потом указал на левую, синюю кнопку, и со страдальческим видом втянул щеки так, что они, без всякого сомнения, внутренней стороной своей соприкоснулись друг с другом.
Щасливкинд кивнул головой в знак полного понимания пантомимы. Когда самолет оказался почти на крыше "хонды", Щасливкинд, повинуясь четкому жесту пилота, крича от страха, - это всегда помогало ему, - нажал на красную кнопку.
С необыкновенной скоростью одетая на него резина превратилась в надутое кресло, обхватившее почти всё тело, кроме головы и нижних частей ног. Еще через мгновенье пол вместе с сиденьем провалился, и Щасливкинд полетел вниз, ориентированный точно задницей к земле, которую и достиг менее чем за секунду, легонько чиркнув по крылу заднего колеса "хонды". Надувное кресло несколько раз подпрыгнуло, и, наконец, тело Щасливкинда обрело покой и даже некоторое блаженство.
Самолетик, нежно покачав ему крыльями, сделал прощальный круг, взвился вверх и исчез, хотя еще долго слышалось потрескивание его изношенного мотора. "Нет, далеко не дуры эти американские старухи", - захлебываясь от счастья, что прыжок уже позади, подумал "израильский разведчик" и с силой вдавил синюю кнопку, расположенную на правом плече. Кресло с недовольным шипением, но послушно и быстро приобрело прежний вид рюкзачка.