— А где остальные твои товарищи?
Людвикас только повел плечами.
— Скрываешь?.. — кисло произнес брат. — Всю подноготную знаю… Видел… Скрывай не скрывай — все знаю…
Он набросал в телегу свеженакошенной травы, разровнял.
— Лезь, вояка… — не то со злобой, не то с горечью приказал он. — Не шевелишься? Бомбой ноги раздробило? Ну покажи…
Людвикасу стало горько. Брат все такой же злой, недовольный, строгий. Он прошептал с яростью:
— Я тебя не просил!.. Оставь меня здесь! Иди, откуда пришел…
Удивленный Стяпонас только присвистнул:
— А бока не пролежишь ли от такого Лежания здесь? Крест себе еще до смерти ставишь, упрямишься… Говорить по-человечески разучился… — И, ухватив Людвикаса за подмышки, потащил к повозке… — Лежи и молчи, пока еще с душой не расстался…
Людвикасу хотелось обнять брата, сказать что-нибудь ласковое, но он утонул в траве и закрыл глаза. Осока колола ему лицо, лезла в рот, голова кружилась от запаха подлесника. Брат бросил на него еще большую охапку травы.
— Не шевелись, не стони… — учил он Людвикаса. — А то наохаешь мне тюрьму…
Он еще бросил несколько больших охапок травы, оправил ее, чтобы не было видно ног и плеч. Какие-то жучки жужжали и гудели в траве, лезли за ворот. Людвикасу хотелось чихать и кашлять, его душило тепло.
— А ты сто тут делаешь? — услышал Людвикас голос Чичириса. — Не наше ли деревсо собираешься украсть?
Брат отрезал нежданному гостю:
— А, это твоих рук дело? Хорошо, что нос сунул, а то я бы и сосенку увез…
— И не смей… — погрозил Чичирис. — И припер зе ты за травой в такую чащу. Будто возле деревни нет?
— Завтра на базар поеду… Может, наберу воз… — оправдывался брат. По его голосу Людвикас понял — неприятна эта встреча Стяпонасу.
— Я залезу на воз и притопсу травуску… — предложил свои услуги Чичирис. — Хоросо?
— Но-о! — сейчас же стегнул лошадь кнутом Стяпонас. — И так сойдет! А ты чего зря слоняешься? Вези свою сосну. Давеча я лесника видел. Пошел к Волчьему рву… Может и сюда завернуть…
— О, господи бозе… — испугался Чичирис. — Этот Блазайтис — сёрт, а не селовек!.. Как баба расхворался. Не идет сегодня в лес, и всё… Погубит он меня…
Еще некоторое время Чичирис плелся рядом, ухватившись за грядку телеги, и все болтал. А потом свернул на вырубку — видно, решил зайти к браконьеру Ненюсу. Может, уговорит того помочь вывезти краденое дерево?
«Куда меня Стяпонас везет?» — думал Людвикас. Ноги опять заболели, но боль была терпимой. Когда человек не одинок — и помирать легче, а не только болеть.
А Стяпонас, идя возле воза, все подробно обдумывал. Он с братом почти не говорил, только изредка, стукнув кнутовищем по грядке, справлялся:
— Жив еще ты?..
Из травы отзывался глухой, слабый, но довольно веселый голос:
— Бывало и похуже…
Воз остановился. Брат снял сверху траву, и Людвикас увидел колодезный журавель, обросшую зеленым мхом крышу гумна, гнездо аиста, услышал трескотню флюгера на колышке над хатой. Родной дом!
— Но они нагрянут сюда и найдут меня… — прошептал в испуге Людвикас.
— Молчи! — предупредил его брат.
У гумна лежала груда камней. Стяпонас давно мечтал построить новый дом, запасался материалом. Как только Блажайтис сообщил, что в лесу лежит брат, еле живой, — не показывая, что спешит или взволнован, ничего не сказав даже семье, Стяпонас вытащил из-под навеса деревянный ящик, тот, в котором он возил на базар бекон, велел жене его вымыть горячей водой. Потом снял часть камней, поставил ящик в самую середину груды. И опять обложил камнями. Затем перетащил отсюда собачью будку и цепь привязал по-другому.
Когда стемнело, Людвикас, уже умытый и накормленный, перевязанный чистыми холстяными бинтами, очутился в этом ящике… Стяпонас завалил его камнями.
— Если собака начнет лаять, — учил он брата, — лежи и ни звука… Значит, чужаки на усадьбе…
— Спасибо, Стяпонас… — прошептал Людвикас. — Не забуду…
— Барином ты в лесу стал… — грубо ответил старший брат. — Вежливый какой… Разве это милостыня или благодеяние? Ведь одного отца дети, как мне помнится… Ну, лежи, — может, лекарства добудем…
Людвикас крепко спал всю ночь, проснулся только утром. Шел дождь. Вода сочилась через щели, было сыро. Пробирала дрожь.
Невестка, маленькая, живая бабенка, кормила его как можно лучше: варила суп из курицы, жарила яичницу с ветчиной, приносила только что сбитое масло, ломоть хлеба с медом.
— Холодно здесь и сыро, солдатик ты наш… — говорила она. — Ты побольше ешь — все теплее будет…