В своей политике терпимого отношения к обеим сторонам голландцы предупреждали акты насилия между [60] немецкой разведкой и нами, которые, несомненно, имели бы место, если бы обеим службам приходилось скрываться в подполье. Мы бы произвели налет на штаб немецкой разведки в Роттердаме; они проделали бы то же самое по отношению к нам. По всей вероятности, мы прибегали бы к чикагским методам: каждая из служб знала курьеров другой службы и каждая знала, что они имели при себе донесения, бесценные для другой стороны; начальники или руководители каждой из служб были бы похищены и увезены в неприятельскую страну, где бы их заставили дать нужные сведения.
Вместо этого царило полное спокойствие. Наши коды оставлялись по ночам без охраны в обычных сейфах и являлись легкой добычей для любого взломщика. Наши курьеры ездили взад и вперёд тоже без всякой охраны. Обе стороны пользовались слишком большим преимуществом, чтобы им рисковать.
Мне известно только о двух актах насилия: первый, когда немцы захватили двух французских агентов, Фукено и Крезано, на голландской территории, вблизи электрического провода, и увели их к себе на бельгийскую территорию, и второй случай, когда мы захватили предателя в британском посольстве в Гааге и отправили его в Англию.
Отношения между секретными службами союзников были далеко не налаженными. Перед лицом войны, когда на карту ставились будущее родины и жизнь миллионов людей, представляется невероятным, что в Голландии, — если исключить французов, — не только отсутствовало сотрудничество, но существовала прямая враждебность между секретными службами союзников и даже между секретной службой военного министерства и секретной службой британской Главной квартиры. Я не преувеличу, если скажу, что гораздо больше опасался вмешательства и помех со стороны других секретных служб союзников, чем любых предупредительных мер, принимаемых немецкой контрразведкой.
После перемирия я ликвидировал агентурные организации всех британских секретных служб, причём поддерживал тесный контакт с ликвидаторами французских агентурных организаций — Вивиеном и бельгийских — Вертоменом. Поэтому я могу с полным правом утверждать, что служба военного министерства, которой я руководил в течение последних двух лет войны, получала, по крайней мере, девяносто пять процентов всей информации, исходившей из [61] оккупированных территорий Бельгии и северо-восточной Франции.
Когда бельгийская граница была относительно свободна, все остальные секретные службы проводили на этой оккупированной территории большую работу. Но с усилением германского наблюдения сообщение через границу стало настолько затруднительным, что только мои агенты располагали такими средствами и способами передачи или переправы через границу, на которые можно было полагаться.
Начальники бельгийской и британской разведок Главной квартиры, сидя в своих кабинетах во Франции, толкали своих агентов в Голландии к новым достижениям. Когда они видели, что их усилия остаются бесплодными, они начинали интриговать против нас, обвиняя в нежелании вести совместную работу, в монополизации всех возможностей передачи через границу и использовании лучших агентов в Голландии.
Я знал, что даже если бы мы и превысили наши полномочия, то они всё равно не могли бы вести работу: их агентам не хватало необходимой дисциплины и организации. Затем, начальники должны были руководить на месте, зная и направляя каждый шаг своих агентов, вместо того чтобы делать это посредством переписки. Мне постоянно приходилось принимать внезапные решения, причем промедление хотя бы на один час могло означать потерю целой организации в Бельгии. Как можно было в таких условиях обращаться со срочными делами к людям, находившимся в другой стране, не имевшим часто ни малейшего понятия о местных условиях, топографии, обычаях или языке, к людям, даже не знавшим пограничного агента, с которым приходилось иметь дело? Наконец, для того чтобы извлечь максимум пользы из агентов, необходимо было, чтобы ими на месте руководил человек, обладающий познаниями в военном деле и точно знающий, какие именно сведения требовались союзному верховному командованию.
Доказательством этому может служить то, что, когда я в 1916 г. приехал в Голландию, британская разведка не имела ни одного агента на оккупированной территории и ни одного поста переправы через границу.
Больше всего хлопот причинил нам начальник бельгийской службы — майор Маж. Ему сообщили, что Орам и его брат, работающие с бельгийскими железнодорожниками, являются опорой нашей организации в Голландии. Он повёл дело так, что обоих братьев призвали на военную [62] службу во Франции. В течение двух лет мы посылали сотни телеграмм и писем, пуская в ход всевозможные средства, чтобы парализовать деятельность майора Мажа, В конце концов, мы победили: к моменту перемирия оба молодых человека всё ещё оставались в нашем распоряжении. Но представители бельгийских властей в Голландии всеми способами клеймили нас за это и выставляли к позорному столбу.