— Что касается вас, то вы играете большую роль в этой мировой войне. О вас всегда будут говорить: он был британским морским атташе в Вашингтоне. Лондон действует по вашим указаниям, и все делается так, как вы желаете.
Капитан Г. внимательно слушал и, по всей видимости, был очень доволен мной. Он отвечал любезно, и, когда мы посторонились, чтобы пропустить в отель мисс Л., он удержал меня, чтобы сказать мне очень тихо:
— Господин командир, вы принадлежите к тем людям, которые понимают дело, и вы, вероятно, умеете хранить тайну. Телеграммы, которые я только что отправил, подготовят сюрприз немецким пароходам, если они попытаются покинуть порт. Мы, таким образом, на некоторое время оставим «Карлсруэ» в покое.
Her такого бала, которому не пришел бы конец, и я был счастлив, когда, наконец, очутился в своей комнате. Я получил [53] больше, чем ожидал, так как узнал, что англичане не имеют ни малейшего понятия о тайных путях моих агентов в Нью-Йорке, и был уверен, что сумел избавить «Карлсруэ» от орудий английских судов.
Вечер удался на славу.
На следующее утро никакие силы не были в состоянии меня удержать, и я при первой же возможности уехал в Нью-Йорк. Оставив мой багаж на хранение, я постарался связаться с моими людьми. После многих бесплодных попыток я натолкнулся на одного немецкого капитана дальнего плавания. Мы случайно встречались с ним в городе. Обсудив с ним все подробности, мы договорились собрать всех наших людей и отправились в контору бывшей фирмы «Э. В. Гиббонс». Я хотел узнать, не были ли получены за это время письма на мое имя. По дороге мы обсуждали возможные способы предупредить «Карлсруэ» и решили, что морской атташе, вероятно, располагает такими средствами. Я решил поздно вечером телеграфировать капитану Бой-Эду и сообщить ему то, что я узнал.
Открыв дверь моего бюро, мы страшно удивились, увидев большую груду писем на полу. Это, несомненно, были письма с предложением всевозможных товаров в ответ на запросы неутомимого Макса Вейзера, каталоги, газеты, пробы всевозможных товаров, которые письмоносец просовывал под дверь. Мне понадобилось бы потратить целый день, чтобы разобрать всю эту груду писем, так что я должен был предоставить это заботам Макса Вейзера, ибо у меня не было для этого времени.
На следующее утро я осторожно связался с моими другими агентами. Я их нашел в различных частях города и в течение всего дня не переставал думать о глупой истории, рассказанной мне капитаном Г. о моих похождениях в портовых тавернах и моих поездках на моторной лодке, с которой я продаю всевозможные вещи командам пароходов.
Вечер я провел в ресторане Вулворт-билдинг в обществе моих лучших помощников, в том числе Макса Вейзера и двух немецких капитанов.
Они громко хохотали, когда я им передал эту историю, которая доставила им величайшее удовольствие, но никто не знал, как добраться до крупицы истины, которая, несомненно, лежала в основе всего этого дела. Ведь так много людей напивается в тавернах на берегу, так много людей, занимающихся торговлей в порту. Мы не находили никакого средства, чтобы проникнуть в эту тайну. [54]
На следующий день я встретился с Бонифейсом, который пришёл сообщить мне очередные новости из полиции. Мы встретились с ним в небольшом кафе, и он мне показался более мрачным, чем всегда. Его лицо выдавало скрытое раздражение. Своими словами он ошеломил меня.
— Не мне, капитан, учить вас, как держаться, и я бы никогда не поверил, что вы способны так вести себя. Я никогда бы не мог поверить, чтобы вы были так неосторожны.
Я начал терять терпение…
— Не говорите загадками, сударь. Что такое я сделал? Что случилось? Говорите!
— Вы напились пьяным, — сказал Бонифейс упавшим голосом. — Вы нализались и стали рассказывать, что это вы тот немецкий капитан, который поджигает пароходы.
Это переходило всякие границы.
— Если у вас хватит смелости сказать мне также, что я прогуливаюсь в порту на моторной лодке, я рассержусь. Бонифейс готов был заплакать, вытирая свое пенсне.