— Принимал участие.
— Ну, а теперь следите за ходом моей мысли. Я о том, что в роли мучимых и угнетаемых на данном историческом этапе мы себя представить уже не можем. А из чисто человеческого любопытства хотелось бы узнать, что эти люди чувствуют и о чём думают в последние минуты своей жизни. И верно ли утверждение господина Достоевского, что самая последняя минута растягивается до бесконечности, как бы компенсируя оставшуюся краткость жизни…
— Наверно, соврал, — быстренько вставил Ягода.
Сталин строго на него глянул и продолжил:
— Так вот, я о наших врагах. Разумеется, мы с вами уверены, что это худшие экземпляры человеческой породы — двурушники, трусы, предатели. Но вот что интересно: их ведь тоже мама родила! Как вы полагаете, товарищ Ягода?
— Вполне допустимо.
— Не допустимо, а факт. Следовательно, они тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо.
«Опять цитату ввернул, — напряжённо подумал нарком. — Но чью? Не златоуста ли Троцкого, выдворенного за границу?»
— Да нет… — неуверенно проговорил он.
— Не понял. Всё-таки да или нет?
— Скорее да.
— Это хорошо, что вы разделяете мнение товарища Маркса, который в свою очередь разделил мнение товарища Теренция, — кивнул вождь. — А так как меня тоже мама родила, мне было бы крайне интересно побывать в их шкуре.
— Для чего это вам, товарищ Сталин? — не понимающе спросил нарком.
— Для того, чтобы глубже уяснить ленинскую теорию отражения.
— Но вы же испытали это на себе, когда вас преследовали царские сатрапы.
— Плохо мою биографию знаете. Ни виселицы, ни расстрела мне не присуждали. Более того, в отдалённом Туруханском краю предоставили возможность заниматься самообразованием. А вот вы, товарищ Ягода, к сожалению, не имели такой возможности. Или не захотели ей воспользоваться. — Вождь, кажется, начинал сердиться и не намерен был дальше разжёвывать свою мысль. Нарком это понял и поспешил согласиться.
— Теперь уловил, товарищ Сталин. И чем я могу помочь?
— Тут, видите ли, какая нестыковка получается, — взгляд у Сталина потеплел. — Я, будучи генсеком, сам вряд ли попаду в такую ситуацию. Даже, если сам себя прикажу арестовать, мои соратники не посмеют этого сделать. Ведь не посмеете?
— Не-ет.
— Вы же в штаны наложите, верно?
— Так точно, наложим!
— Это потом, уже когда я умру, вы начнёте меня клеймить. О, я это предчувствую! Накинетесь на меня, как стая шакалов на труп мёртвого льва.
— Да ну, зачем вы так говорите…
— Я знаю, что говорю. Вы же сами подсказали, что я обладаю даром предвидения. Вот и предвижу. В сущности, большинство из вас холуи и перевёртыши. И думаю, если мне не удастся построить рай хотя бы в отдельно взятом государстве, то только из-за вас, клоунов… Лично к вам, товарищ Ягода, моё замечание не относится. Вы не раз доказывали свою преданность.
Нарком облегчённо вздохнул.
— И только на вас я возлагаю свои надежды по дальнейшему изучению ленинской теории отражения.
— Я готов!
— Сразу договоримся: об этом будем знать только вы и я.
— О, да! Понимаю!
— Значит, давайте сделаем так. Мы заведём на вас уголовное дело и арестуем. Очень серьёзное дело, на расстрельную статью потянет. Чего уж мелочиться! И вы на себе всё испытаете. Придётся вам и у стенки постоять, в вашем же подвале на Лубянке. Таким образом, вы сподобитесь побывать в той ситуации, в которую попадал этот господин, — вождь в очередной раз указал на томик. Ну, а потом лично мне подробно доложите о ваших ощущениях.
— Слушаюсь, товарищ Сталин, — заторопился заверить Ягода. — Я передам все ощущения.
— Спасибо. Я это и ожидал от вас услышать.
— Значит, в последний самый момент, когда я уже буду стоять у стенки, вы отмените и восстановите меня на боевом посту? — голос у наркома дрогнул.
— Вы правильно поняли, — неторопливо ответил Сталин. — Конечно, в виду моей скромности, я не позволю себе назвать это действо «актом высочайшим помилования». И конного фельдъегеря из Кремля на Лубянку не отправлю. Но уверяю: вам воздастся сторицей.
— Я постараюсь! Полную картину будете иметь!
— Надеюсь.
— Товарищ Сталин, у меня очень большой опыт агентурной работы, — заторопился Ягода. — Может, мы прямо сейчас обсудим детали этой операции?
— Что вы предлагаете?
— Нужно обеспечить полное правдоподобие. Значит, так. Сначала вы соберёте Политбюро и выскажите неудовольствие методами моей работы. Товарищи Молотов и Ворошилов вас поддержат.