Но Элли не догадывалась, что ночные встречи, которые для нее стали громадной, как океан, радостью, для Дена превратились в повод для постоянной болезненной тревоги. И дело было даже не в том, что такие встречи запретны, – он говорил себе, что не делает ничего противозаконного. Его грызли, словно шакалы, совсем другие мысли.
Если бы Элли только знала, что каждый раз он говорил себе: «Я больше никуда не пойду!» – и всегда нарушал слово, вспомнив об Эллиных глазах – невинных, честных, прозрачных и голубых, как утреннее озеро.
Дена влекло к Элли, как шмеля к цветку. Даже себе он не желал признаваться, что в его сердце поселилась глубокая и светлая нежность. Ему хотелось защитить Элли от всего мира – но приходилось защищать от себя, потому что бороться с острым желанием обнять ее покрепче, сладко и горячо поцеловать, вобрать, вдохнуть травяной запах длинных и мягких светлых волос становилось с каждым разом труднее.
Домой он возвращался молчаливый, смурной, и Серж это, конечно, видел.
– Ты что? – однажды поинтересовался Серж. – Наскучила принцесса? Как по мне, так давно пора ее отшить. Да и вообще не стоило ее приваживать! Не понимаю, зачем ты тянешь. Так и скажи ей: «Всё, мол, хватит, птичка, извини, нагулялись».
– Прекрати! – оборвал Ден. – Она тебе не птичка.
– Да ладно, я же хочу, как лучше. Если честно, Элли мне самому нравится.
– В смысле? – насупился Ден и остановился. – Как это – тебе нравится?
Серж махнул рукой:
– Да ну тебя! Как человек нравится. Хорошая девчонка. Принцесса – а такая скромная. Вон у моей Нитки какой характер, будто она не принцесса даже, а королева! Но ведь сам понимаешь, нельзя тебе… Никак нельзя! Узнают, что спутался, – арестуют.
– Я с ней не путаюсь. Не думаю даже. Она маленькая еще.
Дни Элли мчались, словно счастливый сон. В пылкой полудетской любви она старалась не размышлять о будущем и только иголочки вины перед отцом (все-таки она обманывает его!) покалывали ее совесть.
А Дену с каждым днем приходилось труднее. Он здраво смотрел на вещи – неумолимо приближался сентябрь, когда Элли уедет к матери в город. А там – старые друзья, новые романы. Она повзрослеет и забудет деревенщину Дена – а может, будет вспоминать как маленькое летнее приключение. При этой мысли начинало болезненно ныть в груди.
Днем он работал – много и трудно. Но наступала новая ночь – и Ден снова, злившись на себя, шел к Элли. Спал по три часа, литрами пил кофе, чтобы сохранить более-менее ясный ум. Он даже, уговорив недовольного начальника, временно оставил грузовик, перейдя из шоферов в каменщики. Потерял в зарплате – зато перестал тревожиться, что, задремав, собьет кого-нибудь на дороге. Элли про это не говорил – только объяснил мельком, что решил потрудиться на стройке, это удобнее – можно выспаться перед дневной сменой.
К озеру Ден приходил свежим, спокойным, и Элли ни о чем не волновалась. А Серж, который уже давно с Ранитой не просто за ручку ходил, не мог взять в толк, зачем нужны его приятелю эти странные, опасные и совершенно пустые, на его взгляд, отношения.
До встречи с Элли в жизни Дена всё было просто: крутил баранку, вечером изнурительно работал по дому – колол дрова, таскал воду, копал огород или прибирал в коровнике (а куда деваться, надо помогать матери и сестре, единственный мужчина в семье). На гулянки, как говорили в деревне, Ден ходил редко: танцевать не умел, вина не пил – насмотрелся в детстве на отца-буяна, но девчонки к нему сами так и липли. Была в нем, немногословном и сдержанном, крепкая мужская сила, которая притягивала девушек, как магнит.
Но деревенские красавицы Дена не волновали.
Он переживал оттого, что в Ключах у него была невеста.
Дена и Долли сосватали много лет назад – сразу, как те пошли в школу, – так в деревне поступали самые патриархальные родители. Правда, парни, которым в детстве подыскали невесту, до самой свадьбы считались полноправными холостяками – их свободу никто не ограничивал, а матери даже журили расстроенных дочек: «Не мудри! Нагуляется – и к тебе придет, будет верным мужем!» А вот девочкам-невестам уже нельзя было глядеть на сторону. Правда, многие все равно ухитрялись флиртовать, хотя их будущие мужья редко смотрели на это сквозь пальцы.
Но Долли, невеста Дена, была не из тех разбитных веселушек – она и помыслить не могла, чтобы строить кому-то глазки. Она с восьми лет знала, что выйдет за Дена, с того самого момента, когда отец вложил в его руку ее маленькую дрожащую ладонь. Долли гордилась, что у нее есть жених, – да еще такой замечательный парень, хоть и никому об этом не говорила. Но девушки и так понимали, откровенно завидовали: «И почему это Ден достался такой серой мышке?»
Долли и вправду нельзя было назвать красавицей – невысокая, пухленькая, большегрудая девушка с телячьими серыми глазами. Пепельные волосы она гладко зачесывала и собирала в пучок на макушке. Ее круглое лицо было миловидным, но незапоминающимся, оно стало бы выразительнее, если б Долли подкрашивала тушью белесые ресницы и подводила карандашом брови, но она никогда не пользовалась косметикой. Одевалась она просто, в немодный ситец, и на фоне нарядных и разукрашенных сельских красоток (взять хоть эффектную Раниту) выглядела блекло и неприметно.
Но Долли это не волновало – она все равно не ходила на танцы, куда девушки стремились надеть лучшие платья. У нее хватало других хлопот.
Мать Долли скончалась, едва родилась вторая дочь, после этого отец стал прикладываться к бутылке. На Долли держалось хозяйство, а сестренка была еще плохой помощницей и сама требовала заботы. Долли трудилась, как пчелка: дом блестел от чистоты, на плите красовались полные кастрюли и сковородки, в огороде не было ни одной случайной травинки, а на веревках во дворе колыхалось тщательно выстиранное и прокипяченное белье. Но Долли не только хлопотала по дому – она еще успевала заведовать сельским садом и знала, как приголубить фруктовые деревца, чтобы они стали самыми урожайными в округе.
Словом, невеста Дену досталась хорошая, добрая и хозяйственная, и другой жены он не желал. Только со свадьбой не торопился.
Обычно сосватанная в детстве парочка с событиями не тянула: лет в шестнадцать невеста выясняла, что беременна, и родители живо готовили свадьбу. Или уж в этом же возрасте нареченные с шумом-гамом разбегались – но это был грандиозный скандал, который долго смаковала вся деревня.
А Дену и Долли уже исполнилось двадцать три, но у них по-прежнему были отношения брата и сестры. Он заглядывал к ней почти каждый день: помогал по хозяйству, давал деньги на продукты и одежду, катал ее сестренку в кабине грузовика… А потом исчезал, мимоходом поцеловав в щеку. Ден не задумывался, любит ли он Долли. Знал, что она будет хорошей женой, сумеет вкусно накормить, создать уют и, вероятно, родить здоровых детей – и это его устраивало. Но жениться не спешил, отговариваясь, что не готов пока стать отцом семейства, хотя его мать сердилась и настаивала на скором венчании, да и отец Долли смотрел на него с тревожным ожиданием.
Наконец Ден решил, что сыграет свадьбу по осени – дольше тянуть было уже неприлично. Но летом появилась маленькая Элли – такая красивая, такая трогательная, такая наивная и лучистая, что в душе Дена что-то перевернулось. Он понял, как можно любить девчонку, – так, что сердце разламывается. Такого с ним никогда не случалось, да и в любовь он вовсе не верил.
Ден по-прежнему захаживал к Долли, помогал ей, но уже не целовал в щеку на прощание, а говорил короткое «пока», и не замечал, что в больших глазах невесты поселилась тревога. Всё чаще Ден с раздражением думал: «Черт побери, ну почему Элли – графиня, почему богатая, почему живет в замке?! Будь она нашей девчонкой, я бы ее не упустил!»
Вскоре он понял, что Элли, хоть и младше, но значительно образованней – ему не чета. Он мечтал поступить в технический институт (музыка – это для души!), но с отчаянием осознавал, что ему, сельчанину, дорога к достойному образованию закрыта – такой в королевстве закон. Бесполезно колотить в железную дверь, когда на ней висит тяжелый запылившийся замок. Если тебя, деревенщину, потянуло к знаниям – иди и учись на счетовода, вот и вся карьера.