Выбрать главу

— То есть?

— Опоздали. Это как и с обычным пожаром: поначалу он не заметен, а потом вдруг стремительно расширяется. Так и здесь. Вспышка охватила район триста на триста километров, повреждения были на 700 тысячах гектаров.

— Он съедает все?

— Он уничтожает хвойные деревья. Они стоял голые. А затем наступает второй этап атаки. На поврежденных участках начинает размножаться большой черный усач. Я им занимался в свое время — целую книгу о нем написал. Усач живет на отмирающих деревьях. Стоит только дереву ослабнуть, усач проникает в него и откладывает яйца. Он подгрызает веточку, запускает туда гриб — вот как придумал! — и веточка засыхает. Появляются сухие лапки из веток. Чем больше усач грызет, тем больше таких лапок, и дерево ослабевает. А потом идет массовое заселение усачом такого дерева. Во время вспышек усач захватывает до 400 тысяч гектаров леса! Сначала шелкопряд налетает на лес, а потом уже усач его догрызает.

— Страшновато!

— Если ничего не делать, то безусловно. Наша задача заключается в том, чтобы следить за этими вредителями. Для этого выбираются характерные участки, где ежегодно ведется учет: десять гусениц на дерево или больше. Если два подряд засушливых лета, то следует ждать роста численности гусениц. Коль уж это происходит, то надо быть начеку. Природные регуляторы, те же птицы, тоже должны увеличивать свою численность, чтобы остановить рост популяции шелкопряда. Или уже требуется воздействие человека.

— Но ведь опаздываем?!

— Сейчас этого уже не случится — мы научились контролировать и рост численности вредителей, и бороться с ними. Опыт 96-го года многое подсказал нам. Мы осуществляем контроль из космоса, с самолетов и на земле. Уже после 96-го года мы предупредили две вспышки в районе Красноярска, подсказали, где именно находится опасное место, и вредители были локализованы, а потом и уничтожены. Тысячи гектаров ценнейших лесов удалось спасти.

— Итак, пожары, насекомые и третье?

— Промышленное загрязнение. Это выбросы. Они тоже очень хорошо фиксируются из космоса.

— По-моему, это уже привычно?

— Конечно. Хорошо известно, кто и где загрязняет воздушный океан. Естественно, легко определить, что именно выбрасывает тот или иной комбинат, завод или даже крошечная котельная.

— Все видно?

— Как на ладони! Из космоса не только можно рассмотреть спиленное дерево, но и номер машины, на котором оно вывезено из леса. Было бы лишь желание и потребность у соответствующих органов иметь такую информацию.

— Если будет поставлена задача прекратить хищение наших лесов, то ее можно будет выполнить?

— По крайней мере, информацию о том, где воруют, мы предоставить можем по всей территории России, а вот ловить преступников уже не входит в обязанности ученых.

— А помогать военным?

— Мы это делали регулярно. Кстати, одна из работ была открыта Б. Ельциным в 1992 году. Он дал информацию американцам о том, что мы вели наблюдения за Аляской. Там создавалась система противоракетной обороны, располагалась она в лесах. Как думали американцы, «недоступных». На самом деле всю их работу мы контролировали весьма надежно, мгновенно расшифровывали все их маскировочные работы. Американцы признавались потом, что «русские хорошо информированы». Ну а они показали нам свои исследования по Подмосковью. Они снимали леса из космоса, и их данные тоже были весьма надежны. То, что они искали, нашли.

— Ракеты?

— Пусковые установки.

— Вы сторонник Киотского протокола?

— Да, и потому, что он дает возможность устойчивого управления лесами. В Протоколе внимание лесам уделяется большое, и поскольку Россия страна лесная, то мы можем иметь большие выгоды и по сохранению наших богатств и по их рациональному использованию. Все зависит от того, как мы сами будем выступать на международной арене. Если свои интересы начнем решительно отстаивать, то для России польза будет.

— Вы уверены, что так и будет?

— К сожалению, нет, потому что речь идет о больших деньгах, а в этом случае что-либо прогнозировать в нашей стране невозможно.

— Почему же?

— Деньги уничтожают будущее.

Леонид Леонов:«Лес приближает море, и сам как море, и корабли тут ночуют у его зеленых причалов. Но стучит топоришко, и воздушные транспорты влаги плывут транзитом через нашу страну, не задерживаясь на разрушенных полустанках. С другой стороны, представьте себе грозное будущее избыточно влажной и не имеющей достаточного стока северной равнины, когда с нее уйдут леса и усилится затопление и, значит, — натиск вечной мерзлоты, так как под моховой тундровой шубой солнце не успевает прогреть землю. Должен, кстати, уведомить вас о существовании теории, когда северные леса являются заслоном нового ледникового периода».

— Любовь к лесу родилась в детстве?

— Естественно. Родился в Москве, детство прошло в Подмосковье. С самого начала я знал, кем стану, какую выберу профессию. Она должна быть обязательно связана с лесом. Я любил составлять лесные карты. Ходил по определенному маршруту, описывал деревья, встречавшиеся по пути, и это мне очень нравилось. Закончил в Саратове школу и уехал учиться Ленинградскую лесотехническую академию. Лес — это моя стихия, так как я сумасшедший охотник и рыбак.

— Страсть перешла от родителей?

— Отец — геолог и селекционер. Он был натуралистом. Работал в Мичуринске, потом в Саратове. Выращивал яблони. Мне он привил биологическую страсть, если можно так выразиться. И она не покидает меня до сих пор. В институте эта страсть разгорелась еще сильнее. После второго курса я попал на практику в Карелию. Следующий маршрут — Приморье. Потом — Тайшет. Кстати, как раз там происходили события, что отражены в фильме «Холодное лето 53-го.» Именно в 53-м году я там был.

— Работали с заключенными?

— Мне приходилось много раз с ними взаимодействовать. Но особых сложностей не было, потому что жизнь была суровая и многое мы в ней прошли.

— В том числе и ногами?

— Пешком за свою жизнь я прошагал от Москвы до Владивостока. Я стал понимать лес не только разумом, но и душой именно потому, что любил ходить по нему. В лесу я видел все! Моя наука и начиналась с наблюдений, с понимания того, что процесс рождения, развития и гибели леса — един, закономерен и состоит из ряда этапов, которые всегда можно проследить. Впрочем, поначалу наукой как таковой я не занимался.

— Где начинался путь?

— Из Ленинграда я был распределен в Москву, в Объединенную авиалесостроительную экспедицию. Жил в Переделкине, в «Творческом тупике «Литературной газеты»«.

— Не могу удержаться: точное название!

— Тогда было иначе. Я был знаком с Леонидом Леоновым, он был дружен с моим отцом. Встречались с ним до последних дней жизни. Заходил к нему, когда уже стал министром. Но это все позже. А пока работал в экспедиции. Шесть лет прошло, и я понял, что надо куда-то прибиваться — 30 лет было, а я все на чемоданах. Так получилось, что Институт леса перевели из Москвы в Красноярск. Тогда модно было «приближать науку к практике». Создавалось и Сибирское отделение Академии наук. Потребность в науке тогда была колоссальная, и мы уехали в Красноярск. Атмосфера была прекрасная — все начиналось заново, много было молодежи, и была полная свобода — занимайся, чем хочешь. Я буквально замер от счастья: прекрасная работа, огромные возможности. Я быстро защитил кандидатскую диссертацию. О деньгах не думали. Получал 105 рублей — хватало, получал 120 — хватало, после защиты диссертации — 145 рублей и опять-таки хватало! Квартиру получили, дети в садике, одеты и обуты, и самое главное — была уверенность в будущем. Чем же характерна моя биография? Я сам себе удивляюсь, но каких-то больших задач я не ставил, то есть совсем не собирался что-то возглавлять, становиться академиком и так далее и тому подобное. Все это меня не интересовало. Интересовала работа, так как я почувствовал, что работать могу. И она доставляла мне удовольствие.