— Но-но, мадам! Попрошу без оскорблений.
— Ты, смотри, — шепнула она мужу, — нахватался где-то по-французски. Но произношение! — презрительно скривила она губы.
Да, с произношением у Петра Лазаревича Войкова были нелады, ведь из гимназии его «за увлечение политикой» вышвырнули, а когда бежал во Францию и поступил в тамошний в университет, из-за той же политики учился кое-как. Но это не помешало ему сделать головокружительную карьеру советского дипломата. Правда, ярлык убийцы, который к нему прилип, этой карьере серьезно мешал: на том основании, что он был членом Уральского совета, принявшего решении о расстреле царской семьи, агреман полпреда в Польше ему долго не выдавали. Спасли репутацию Войкова лишь личные поручительства наркома иностранных дел Чичерина, который уверял, что Войков к этому приговору никакого отношения не имел, так как в это время выполнял другое архиважное задание: участвовал в вывозе из осажденного Екатеринбурга золота, валюты и других ценностей.
Агреман Петр Лазаревич получил, но, как показало время, лучше бы он его не получал. Перед отъездом в Варшаву Войков побывал на Лубянке, где его поставили в известность о том, что бежавшие из Советской России монархисты поклялись перебить не только членов Уральского совета, но и вообще всех, кто так или иначе был замешан в том, что произошло в Доме особого назначения.
Приняв эту информацию к сведению, Войков был предельно осторожен и без особой нужды в город не выходил. Но 7 июня 1927 года он был обязан появиться на вокзале. Ему надо было встретить поезд из Берлина, в котором, после разрыва дипломатических отношений Англии с Советским Союзом, возвращались в Москву сотрудники советской миссии в Лондоне. Вот, наконец, показался поезд и, мягко затормозив, остановился. Из вагона вышел временный поверенный в Великобритании Розенгольц, они обнялись, расцеловались и пошли в буфет, чтобы выпить кофе по-варшавски. Болтая о том о сем, они вернулись на перрон и двинулись к вагону.
И вдруг раздался выстрел! Петр Лазаревич замер. Потом покачнулся и оглянулся. В этот миг к нему почти вплотную подбежал какой-то человек и начал палить в упор! Петр Лазаревич рухнул наземь. Еще падая, он сумел выхватить из кармана револьвер, дважды выстрелил в террориста, но не попал.
До госпиталя его довезли живым, но спасти советского полпреда не удалось. Похоронили Войкова у Кремлевской стены. А несколько позже его именем назвали одну из станций Московского метро.
Но вернемся в Дом особого назначения. Наступила ночь с 16на 17 июля 1918 года. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что это одна из самых страшных, подлых и гнусных ночей в истории нашей умытой кровью России. И тут нам никак не обойтись без рассказа о человеке, имя которого навсегда связано с Домом особого назначения и с тем, что там произошло.
Звали этого человека Яков Юровский. Родился он в многодетной еврейской семье, которая в поисках счастья моталась то с Украины в Сибирь, то из Сибири на Украину, пока не осела в городе Томске. В школу Яша ходил всего один год. А потом начал подрабатывать то у портного, то у часовщика, то у ювелира. Но ни хорошим портным, ни известным часовым мастером он так и не стал. А зачем? Чего этим добьешься? Купцом Демидовым не станешь, в Государственную думу не попадешь. То ли дело— политика! Студенты говорят, что после революции каждый, кто был никем, станет всем. Совсем другой коленкор!
Надо прибиваться к студентам-большевикам, решил вчерашний часовщик и начал расклеивать листовки, таскать чемоданы с нелегальной литературой и организовывать забастовки. Само собой разумеется, последовали аресты. Но тогда без них было нельзя, тогда считалось, что если не побывал в тюрьме, то революционер ты неполноценный. А раз за правое дело не пострадал, то и доверие к тебе минимальное.
Худо-бедно, но после Октябрьского переворота Юровский стал настолько доверенным человеком, что его приняли в ЧК, а затем направили в Екатеринбург, назначив начальником охраны Дома особого назначения, в котором под арестом содержалась царская семья. Ничего особенного этот каменный особняк собой не представлял: четыре комнаты наверху занимали Романовы, а в полуподвале разместилась прислуга.
Первый раз Юровский появился в доме Ипатьева 26 мая 1918 года, и пришел он туда в качестве врача. По крайней мере, так воспринял его Николай, назвав в своем дневнике «черным господином». Пришел он туда вместе с профессором Деревенько, приказав тому помалкивать, а его, Юровского, представить как местного врача. Объяснил он это тем, что ему надо произвести чисто чекистскую разведку, то есть проверить караулы, осмотреть входы и выходы и заодно присмотреться к узникам.