Мисс Адльтон сообщила нам также, что симптомы повторялись у ее отца в последующие пять лет, причем всякий раз в начале марта, и что особенно сильное возбуждение наступало в один из дней, когда почтальон доставлял первую почту. Не требуется особой проницательности, дабы понять, что необычное поведение профессора Адльтона каким-то образом связано с письмом, которое он ожидал. Мисс Адльтон тоже пришла к такому заключению. Однако не смогла установить чрезвычайно важную связь: письмо всякий раз было приурочено к некоторой дате, если я не ошибаюсь, к годовщине выхода в свет книги ее отца.
Между тем оказалось, что эта дата имела важное значение, ибо являлась днем рождения ее отца. Двадцать первое февраля тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года запомнилось мисс Адльтон особенно хорошо потому, что именно тогда в поведении ее отца произошла внезапная и резкая перемена к лучшему. И наступило это резкое улучшение после того, как он удалился в свой кабинет, чтобы прочитать свежий номер «Тайме».
Вчера я зашел в редакцию и попросил разрешения ознакомиться с номером «Тайме» за двадцать первое февраля тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года. В колонке, где обычно печатаются извещения о смерти, я нашел небольшое, но весьма интересное объявление: извещение о последовавшей после непродолжительной болезни кончине мистера Гейдона Каупера.
— Сообщение, конечно, было ложным.
— Вне всяких сомнений, мой дорогой Ватсон. Кто угодно может за деньги поместить в газете извещение о смерти кого угодно, хоть о своей собственной. Дата публикации была выбрана умышленно не только из желания зло подшутить над профессором, но и с намерением создать у него ложное ощущение безопасности. Это был своеобразный подарок Гейдона Каупера своему бывшему профессору и руководителю.
— Гейдон Каупер был одним из студентов Адльтона! — воскликнул я. — Холмс, как вы все это обнаружили?
— Я узнал это от моего старого знакомого, доктора Харбинджера, бывшего преподавателя одного из оксфордских колледжей, консультировавшего меня в тысяча восемьсот девяносто первом году, когда я собирал материалы против шайки Мориарти.
Теперь доктор Харбинджер находится в весьма преклонном возрасте, давно вышел в отставку и живет с замужней дочерью в Челси. Однако он до сих пор поддерживает отношения со своими коллегами и проявляет интерес к университетским делам. Вчера я навестил доктора Харбинджера и узнал от него кое-что, в том числе и историю с Гейдоном Каупером.
Он был высокоодаренным аспирантом отделения древней истории, перед которым открывалась блестящая академическая карьера. Профессор Адльтон выбрал его из многих своих учеников, чтобы тот помог разобрать и привести в порядок материалы для будущей книги. К сожалению, Гейдон Каупер отличался весьма неуравновешенным характером и иногда совершал необдуманные поступки. Было несколько инцидентов. В основном они сводились к угрозам самого абсурдного свойства в адрес других студентов. В конце концов странное поведение Гейдона Каупера привлекло внимание руководства колледжа. Выяснилось, что он весьма бурно реагирует на ничтожнейшие умаления своего достоинства, независимо от того, действительное оно или мнимое. Один из таких взрывов негодования произошел в марте тысяча восемьсот восемьдесят второго года. Обратите внимание на дату, Ватсон. Она чрезвычайно важна для понимания дела, так как близка к моменту выхода в свет трактата профессора Адльтона. Думаю, тот случай имеет самое непосредственное отношение к публикации книги.
Доктор Харбинджер не мог сообщить мне все детали скандала, так как университетские власти в то время всячески пытались замять неприятное происшествие, но, насколько я понимаю, Гейдон Каупер во всеуслышание угрожал расправиться с профессором Адльтоном. Однажды он даже стал ломиться к профессору, требуя, чтобы его впустили. Когда же Каупера наконец увели прочь, он обронил странное замечание о том, что благодарность ныне ценится дешево и, как только представится удобный случай, он сумеет отблагодарить не только на словах, но и на деле.