Последний довод Миранда выдумала на ходу, и он казался бесспорным. Кроме того, очень может быть, что он действительно скоро вернется в свой дом в Нортамберленде, и все встанет на свои места.
Оливия прислонилась к стене, сложив руки на груди, всем своим видом показывая, что не позволит так просто отмахнуться от себя.
— Тогда почему ты в таком отвратительном настроении? Тебе ведь всегда нравился Тернер, не так ли?
Миранду разбирал смех.
А затем она чуть не разрыдалась.
Как он смеет приказывать ей, как какой-нибудь последней служанке.
Как он посмел сделать ее такой несчастной здесь, в Хейвербриксе, который был ей более родным домом, во всяком случае, последние несколько лет, чем ему.
Она отвернулась. Она не хотела, чтобы Оливия видела ее лицо.
Как он посмел целовать ее, не желая этого.
— Миранда? — мягко спросила Оливия. — С тобой все хорошо?
— Я в порядке, — заверила Миранда, почти бегом покидая комнату.
— А по голосу…
— Я грущу о Летиции,— сказала Миранда. И это была правда. Любой человек, который смог сделать Тернера несчастным, имеет право быть оплаканным.
Но Оливия не была бы Оливией, если бы удовлетворилась таким ответом, поэтому, не теряя времени, она поспешила за практически убегающей Мирандой вниз по лестнице.
— Летицией! — воскликнула она. — Ты должно быть шутишь!
Миранда летела вниз по ступенькам, держась за полированные перила, чтобы не поскользнуться.
— Летиция была противной старой ведьмой, — не унималась Оливия. — Она сделала Тернера ужасно несчастным.
Точно.
— Миранда! Миранда! О, Тернер, добрый день.
— Оливия, — вежливо поприветствовал он, слегка кланяясь.
— Миранда говорит, что оплакивает Летицию. Ты можешь в это поверить?
— Оливия! — возмущенно воскликнула Миранда. Возможно, Тернер и не мог терпеть свою покойную жену до такой степени, что сказал такое на ее похоронах, но все же существовали какие-то границы приличий, которые не стоило переступать.
Тернер молча смотрел на Миранду, вопросительно приподняв бровь.
— О, прекрати. Он ненавидел ее, и все мы об этом знаем.
— Как всегда — откровенна, дорогая сестрица, — пробормотал Тернер.
— Ты сам всегда говорил, что тебе претит лицемерие, — огрызнулась Оливия.
— Совершенно верно, — подтвердил Тернер и обратился к Миранде. — Готова?
— Ты будешь провожать ее домой? — спросила Оливия, хотя Миранда уже сама ей об этом сказала.
— Мне нужно поговорить с ее отцом.
— Разве Уинстон не может ее проводить?
— Оливия! — смущенно одернула ее Миранда, не зная, что ее больше задевает: то, что Оливия так беззастенчиво выступает в роли свахи, или то, что она делает это перед Тернером.
— Уинстону не нужно поговорить с ее отцом, — парировал Тернер.
— Ладно. А разве он не может поехать с вами?
— Только не в моем экипаже.
В глазах Оливии появилась тоска.
— Ты берешь свой кабриолет?
Это была новая, модная модель, с высокими сидениями, развивающая большую скорость, и Оливия умирала от желания, чтоб ей разрешили на нем прокатиться.
Тернер усмехнулся и на мгновение стал похож на себя прежнего, на человека, которого Миранда знала и любила долгие годы.
— Возможно, я даже позволю ей управлять им, — сказал он, и было понятно, что сделал это по одной причине: чтобы задеть сестру.
Это сработало. Оливия издала странный, булькающий звук, как будто захлебнулась от зависти.
— Ага, дорогая сестричка! — с ухмылкой подтвердил Тернер и, продев руку Миранды через свою, повел ее к двери. — До свидания… а может, мы еще увидимся, когда я приеду.
Миранда сдерживала смех, пока они шли к экипажу.
— Ты ужасный, — сказала она.
Он пожал плечами.
— Она заслужила.
— Нет, — сказала Миранда, чувствуя, что должна заступиться за подругу, даже если наслаждалась этой сценой до неприличия.
— Нет?
— Ладно, но ты все равно — ужасный.
— О, абсолютно, — согласился он, помогая ей взобраться в кабриолет.
Миранда задавалась вопросом, как получилось так, что она сидела рядом с ним и практически смеялась, и подумала, что, возможно, и не ненавидела его, и что сможет его простить.
Первое время они ехали в молчании. Кабриолет был потрясающий, и Миранда не могла не чувствовать восторга от быстрой езды высоко над землей.
— Ты совершила сегодня настоящее завоевание, — сказал наконец Тернер.
Миранда напряглась.
— Уинстон просто покорен тобой.
Она ничего не ответила. Что бы она не сказала, все равно уронит свое достоинство. Она могла бы отрицать и походить на кокетку, или могла подтвердить и казаться хвастливой. Или ехидной. Или, что хочет заставить его ревновать, не дай бог.
— Мне кажется, что я должен дать вам свое благословение, — сказал он, не отрывая взгляда от дороги, и не обращая внимание на резко повернувшуюся к нему, потрясенную Миранду. — Это выгодная партия, как для тебя, так и для него. У тебя, возможно, не такое уж большое приданное, какое необходимо младшему сыну, но ты компенсируешь это своим благоразумием. И, если уж на то пошло, то чувствами.
— О, я… я, — Миранда моргнула. У нее не было ни одной идеи, что можно сказать. Это была похвала, совершенно недвусмысленная, но, тем не менее, не приносящая удовольствия. Она не хотела, чтобы он говорил обо всех ее отличных качествах, если единственной причиной для этого является его желание соединить ее со своим братом.
Она не хотела быть здравомыслящей. В этот раз ей хотелось, чтобы она была красивой, или экзотичной, или чарующей.
О боже. Разумная. Это была обидная характеристика.
Миранда поняла, что он ждет ее реакции, поэтому пробормотала:
— Спасибо.
— Я не хочу, чтобы мой брат совершил те же ошибки, что и я.
Она вопросительно глянула на него. Его лицо застыло, а взгляд не отрывался от дороги, как будто в жизни не было ничего важнее.
— Ошибки? — эхом переспросила она.
— Ошибки, — глухим голосом подтвердил он. — Роковые.
— Летиция. — Так. Она сказала это.
Кабриолет замедлил движение, а затем остановился. Наконец, он посмотрел на нее.
— Верно.
— Что она тебе сделала? — спросила она. Это был личный вопрос, может быть даже бестактный, но она не могла промолчать, когда его взгляд так пристально прикован к ее лицу.
Нельзя было спрашивать. Это стало ясно, когда его челюсть напряглась, и он отвернулся. Потом он произнес:
— Ничего, что можно сказать при леди.
— Тернер…
Он повернулся к ней с яростным блеском в глазах.
— Ты знаешь, как она умерла?
Миранда кивнула и добавила:
— Сломала шею. Упала.
— С лошади, — уточнил он. — Ее сбросила лошадь…
— Я знаю.
— …на которой она ехала на встречу с любовником.
Этого она не знала.
— Она была беременна.
Милостивый боже!
— О, Тернер, мне так ж…
Он перебил ее:
— Не стоит. Не от меня.
Она прикрыла ладонью свой разинутый рот.
— Это был не мой ребенок.
Она судорожно глотнула. Что она могла сказать? Ей совершенно ничего не приходило в голову.
— Первая беременность тоже была не от меня, — добавил он. Его ноздри раздулись, глаза сузились, а губы сжались в тонкую нить. Как будто он пытался остановить воспоминания.
— Те… — она знала, что должна что-нибудь сказать, но понятия не имела что, поэтому была рада, когда он перебил ее снова.
— Она была беременна, когда мы поженились. Собственно говоря, из-за этого мы и вступили в брак, чтоб ты знала, — объяснил он с язвительным смешком. — Чтоб ты знала, — повторил он. — Это то, чего не знал будущий муж.
Боль в его голосе переворачивала ей душу, а еще она поняла, что он презирает и ненавидит самого себя. Она не могла понять, как он пережил все это, но при этом почувствовала, что никогда не сможет возненавидеть его, несмотря ни на что.