Миранда улыбнулась.
— Или ее отсутствие, — пожал он плечами.
— Я читаю на греческом, — отрезала она.
— Да, и это очень примечательно.
Она посмотрела вниз на свои руки. Они стискивали книгу так сильно, что суставы побледнели.
— Спасибо, — выдавила Миранда.
Но он еще не закончил.
— Необычно для женщины, тебе так не кажется?
На сей раз, она решила проигнорировать его.
— Оливия не может читать на греческом, — сказал он значимо.
— У Оливии нет отца, который считал бы знание греческого обязательным, — сказала она, не задумываясь. Миранда попыталась сконцентрироваться на словах сверху новой страницы, но они не имели никакого смысла, поскольку начало предложения было на предыдущей.
Она направила палец в книгу, продолжая симулировать чтение, раздумывая над тем, как вернуться к предыдущей странице так, чтобы он этого не заметил. В прочем, какое это имело значение? Она сильно сомневалась, что ей удастся сконцентрироваться на чтении, когда он так пристально рассматривает ее из-под полуопущенных век. Его взгляд заставил ее кровь быстрее бежать по венам, и она почувствовала легкую дрожь возбуждения, что ее очень удивило, ведь он так раздражал ее своим поведением.
Она была уверенна, что у него не было намерения соблазнить ее, но чувствовала себя именно так.
— Очень специфический талант.
Миранда поджала губы и посмотрела на него.
— Да?
— Читать, не перемещая глаз.
Она досчитала до трех перед тем, как ответить.
— А еще некоторые из нас, не бормочут слова, которые читают, Тернер.
— Тушé, Миранда. Я знал, что в тебе еще есть огонь.
Ее ногти впились в обивку сиденья. «Один, два, три». Нужно продолжать считать. «Четыре, пять, шесть». Но по этой методике ей придется считать до пятидесяти, пока она успокоится.
Тернер видел, что она слегка двигает головой в непонятном ему ритме.
— Что ты делаешь?
«Восемнадцать, девятнадцать».
— Что?
— Что ты делаешь?
«Двадцать».
— Ты начинаешь меня раздражать, Тернер.
— Я всегда такой. — Он усмехался. — Я думал, что ты ценишь постоянство в людях. Теперь скажи, что ты делала? Твоя голова так любопытно покачивалась.
— Если тебе так хочется знать, — процедила она, — я считала в уме, в попытке сдержать себя.
Он разглядывал ее в течении нескольких секунд.
— Страшно подумать, что ты могла мне сказать, если бы перестала считать.
— Я теряю терпение.
— Нет! — протянул он, с ложным недоверием.
Она подняла книгу, пытаясь отгородится от него.
— Оставь в покое эту отвратительную книгу, Миранда. Мы оба знаем, что ты ее не читаешь.
— Оставь меня в покое! — наконец взорвалась она.
— До какого числа ты дошла?
— Что?
— Число? Ты сказали, что считала, дабы не оскорбить мою чувствительность.
— Я не знаю. До двадцати или тридцати. Не знаю. Я перестала считать примерно четыре оскорбления назад.
— Всего до тридцати? Ты лгала мне, Миранда. Думаю, что ты вообще не теряла своего терпения.
— Да… я, какое это имеет значение... — бормотала она.
— Я так не думаю.
— Aaaaргх! — Она кинула в него книгу, со стуком ударившую его по голове.
— Ай!
— Не будь ребенком.
— Не будь тираном.
— Прекрати понукать мной!
— Я не понукал тебя.
— О, Тернер, я тебя умоляю...
— Хорошо, — признал он раздраженно, потирая ушибленное место. — Я провоцировал тебя. Но я не сделал бы этого, если бы ты не игнорировала меня.
— Извини меня, но я думала, что ты хочешь, чтобы я игнорировала тебя.
— Откуда, черт побери, у тебя такая мысль?
Рот Миранды открылся от удивления.
— Ты ненормальный? Ты избегали меня как чумы в течение, по крайней мере, двух недель. Ты даже избегал встреч со своей матерью лишь затем, чтобы не видеть меня.
— Это неправда.
— Скажи это своей матери.
Он вздрогнул.
— Миранда, я хочу, чтобы мы были друзьями.
Девушка покачала головой. Существуют ли более жестокие слова?
— Это невозможно.
— Почему?
— Потому что так не бывает, — сказала Миранда, всеми силами пытаясь сдержать дрожь в голосе. — Ты не можешь целовать меня, а затем говорить, что желаешь быть моим другом. Ты не можешь оскорбить меня сильнее, чем сделал это у Уортингтонов, а затем утверждать, что я тебе нравлюсь.
— Мы должны забыть то, что случилось, — сказал Тернер мягко. — Мы должны оставить все в прошлом, если не ради нашей дружбы, то хотя бы ради моей семьи.
— Ты можешь сделать это? — потребовала Миранда. — Ты действительно можешь забыть? Я не могу.
— Конечно, ты сможешь, — сказал он, с преувеличенной легкостью.
— Мне не хватает твоей изощренности, Тернер, — покачала головой Миранда и добавила горько, — или, возможно, я не так мелочна, как ты.
— Я не мелочен, Миранда, — выпалил он. — Я благоразумен. Видит Бог, хоть один из нас должен сохранять благоразумие.
Ей было жаль, что она не могла сказать ничего такого, что заставило бы его замолчать. Ей было жаль, что у нее не было аргументов, повергнувших бы его на колени и заставивших дрожать в грязной куче патетической гнили. Вместо этого Миранде приходилось бороться с собой и закипающими на глазах злыми слезами. И она даже не была уверена, что ей удастся скрыть их, поэтому она отвернулась к окну и начала считать проплывающие мимо дома. Ей хотелось оказаться где-нибудь в другом месте.
Не важно где.
И это было хуже всего, потому что за всю свою жизнь, даже имея более симпатичную, богатую и общительную лучшую подругу, Миранда никогда не хотела быть кем-то другим.
* * * * *
Тернер не раз совершал в своей жизни поступки, которыми не был горд. Он пил так, что его рвало на бесценные ковры. Он играл в азартные игры, ставя на кон деньги, которых не имел. А однажды, пьяный, он бездумно выделывал такие выкрутасы на своей лошади, что она несколько недель хромала.
Но никогда он не чувствовал себя таким подлецом, как сейчас, глядя на профиль Миранды, решительно повернутый к окну.
Так бесконечно далека от него.
Он долго молчал. Они выехали из Лондона, проехали предместья, в которых дома были на большем отдалении друг от друга, и наконец, карета покатила по открытому пространству.
Миранда ни разу не посмотрела на него. Тернер знал это, потому что наблюдал за ней.
Не в силах больше вынести и четверть часа этой гнетущей тишины, и неизвестности того, почему она так упорно хранит молчание, Тернер заговорил.
— Я не хотел оскорбить тебя, Миранда, — сказал он спокойно. — Но я знаю, что это было бы большой ошибкой. Соблазнить тебя - было бы огромной ошибкой.
Она не повернулась, но он услышал ее слова.
— Почему?
Тернер уставился на нее в недоумении.
— О чем ты говоришь, Миранда? А как же твоя чертова репутация? Если станет известно, хоть слово о нас — ты будешь погублена.
— Или тебе придется жениться на мне, — сказала она низким, дразнящим голосом.
— У меня нет ни малейшего желания жениться. И ты об этом знаешь. — Тернер прикрыл глаза, прося у Бога прощение за эту ложь. — Я не хочу жениться ни на ком, — объяснил он. — Ты же знаешь.
— Знаю, что? — ответила девушка, обернувшись, и ее глаза полыхнули яростью, — То, что... — Она резко замолчала, сжала губы и скрестила на груди руки.
— Что? — потребовал он.
Миранда отвернулась к окну.
— Ты все равно не поймешь. — И добавила. — Да ты и слушать не захочешь.
Ее высокомерные слова впивались иглами в его кожу.
—О, пожалуйста, злость тебе не к лицу.
Она резко повернулась.
— И что прикажешь делать? Как ты думаешь, что я чувствую?
Его губы дернулись.
— Благодарность?
— Благодарность?
Он откинулся назад. Его поза была вызывающей.
— Я мог обесчестить тебя, как ты знаешь. Легко. Но я этого не сделал.