— Мой ребенок также.
— Ммм… я знаю, — он выпрямился, готовясь уйти. — Именно поэтому я так ее люблю уже.
— Тернер!
Он обернулся. Ее голос казался странным, почти испуганным.
— Что такое, Миранда?
— Я только хотела сказать тебе… то есть я хотела, чтобы ты знал…
— Что такое, Миранда?
— Я только хотела, чтобы ты знал, что я люблю тебя, — поток слов сорвался с ее губ, будто она боялась, что если замедлится хоть на секунду, то потеряет всю свою храбрость совсем.
Он застыл так, как будто его тело совсем окоченело. Он ждал этого. Ведь ждал же? И разве это было плохо? Разве он не хотел ее любви?
Он встретился с ней глазами, и он мог слышать, о чем она думала — «Не разбивай мое сердце, Тернер. Пожалуйста, не разбивай мне сердце»
Губы Тернера разомкнулись. За прошедшее время он хотел, чтобы она сказала это снова, но сейчас, когда она это сделала, он почувствовал, как невидимая петля стянулась у него на горле. Он не мог дышать. Он не мог думать. И, конечно, он не мог смотреть прямо, потому что все, что он мог увидеть перед собой, были большие карие глаза, и они выглядели такими отчаянными.
— Миранда, я… — он задыхался словами. Почему он не мог сказать этого? Разве он не чувствовал этого? Почему это было столь трудно?
— Не надо, Тернер, — сказала она дрожащим голосом, — ничего не говори. Просто забудь об этом.
Что-то дрогнуло в его голосе.
— Ты же знаешь, как я забочусь о тебе.
— Желаю хорошо провести время в Лондоне.
Ее голос был сухим и таким опостылевшим, и Тернер знал, что не может оставить все как есть.
— Миранда, пожалуйста.
— Не говори со мной! — выкрикнула она. — Я не хочу слушать твои пустые оправдания, я не хочу выслушивать твои банальности. Я вообще ничего не хочу слышать!
Кроме «Я люблю тебя».
Невысказанные слова тяжело висели в воздухе между ними. Тернер чувствовал, что она ускользает все дальше и дальше от него, но он ощущал себя совершенно бессильным остановить ту пропасть, что раздвигалась между ними. Он знал, что ему нужно было сделать, и это не казалось таким уж сложным. Всего лишь три маленьких слова, Бога ради. И он хотел сказать их. Но он стоял на краю чего-то и никак не мог сделать последний шаг.
Это было неправильно. Это не имело смысла. Он не знал, боялся ли он любить ее, или боялся того, что она любила его. Он не знал, боялся ли он вообще. Возможно, он был просто мертв внутри, с разбитым от первого брака сердцем, не способным на нормальные чувства.
— Любимая, — начал он, пытаясь придумать что-то, что сделало бы ее счастливой. Или, если это было невозможно, просто убрало бы эту опустошенность из ее глаз.
— Не называй меня так, — сказала она так тихо, что он едва смог услышать ее. — Называй меня как прежде, моим именем.
Он хотел вопить. Он хотел кричать. Он хотел трясти ее за плечи и заставить понять, что она ничего не понимает. Но он не знал, как сделать одну из этих вещей и потому он просто кивнул головой и сказал:
— Я увижу тебя через несколько недель.
Она кивнула. Один раз. И затем отвела взгляд.
— Надеюсь, что так и будет.
— До свидания, — сказал он мягко и закрыл за собой дверь.
* * * * *
— Ты много чего можешь сделать с зеленым, — сказала Оливия, перебирая потрепанные портьеры в западной гостиной. — Ты всегда замечательно выглядела в зеленом.
— Я не собираюсь одевать портьеры, — ответила Миранда.
— Да, я знаю, но все хотят видеть лучшее в гостиной, разве ты так не думаешь?
— Я полагаю, есть один такой человек, — Миранда повернулась, дразня Оливию ее запальчивой речью.
— О, прекрати. Если тебе не нужен мой совет, то ты не должна была меня приглашать, — губы Оливии изогнулись в простодушной улыбке. — Я так рада, что ты это сделала. Я ужасно по тебе скучала, Миранда. Хейвербрикс ужасно унылый зимой. Фиона Беннет продолжает обращаться ко мне.
— Отвратительное обстоятельство, — согласилась Миранда.
— От явной скуки у меня появляется желание принять одно из ее приглашений.
— О, прошу тебя, не делай этого.
— Ты же не сердишься больше из-за того инцидента с лентой у меня на дне рождения, правда?
Миранда свела большой и указательный пальцы на расстоянии полдюйма друг от друга.
— Разве что чуть-чуть.
— Слава Богу. Оставим это. В конце концов, ты умыкнула Тернера. И прямо у нас из-под носа, — Оливия все еще немного обижалась, что она была не в курсе отношений своего брата и лучшей подруги. — Хотя, должна признать, он поступил совершенно по-свински, сбежав в Лондон и оставив тебя здесь одну.
Миранда натянуто улыбнулась за складками ткани, которую перебирала.
— Все не так плохо, — пробормотала она.
— Но твое время так близко, — Оливия выступила вперед. — Он не должен был оставлять тебя одну.
— Он не оставил, — сказала Миранда твердо, пытаясь сменить тему разговора. — Ты ведь здесь, не так ли??
— Да, да, и я осталась бы до рождения ребенка, если бы могла, но мама говорит, что это неприлично для девушки, не состоящей в браке.
— Я не могу придумать ничего более приличного, — парировала Миранда. — Можно подумать, ты не окажешься в таком же положении через несколько лет.
— Мне потребуется муж для начала, — напомнила ей Оливия.
— Я не вижу проблемы с этим. Сколько предложений ты получала в этом году? Шесть?
— Восемь.
— Тогда никаких жалоб.
— Я не жалуюсь, я просто… О, неважно. Она говорит, что я должна остаться в Роуздейле. Мне не разрешили остаться с тобой.
— Гардины, — напомнила ей Миранда.
— Да, конечно, — сказала Оливия оживленно. — Если мы сделаем зеленую обивку, то портьеры могут быть контрастирующим цветом. Возможно, дополнительный оттенок для драпировки.
Миранда кивнула и надлежаще улыбнулась, однако мысли ее были далеко. В Лондоне, если быть точной. Ее муж вторгался в ее мысли каждую секунду, каждый день. Она могла обсуждать вопрос с домоправительницей, когда его улыбка внезапно всплывала у нее перед глазами. Она не могла дочитать книгу, потому что звук его смеха постоянно звучал у нее в ушах. И ночью, когда она почти спала, легкое, мягкое прикосновение его поцелуя дразнило ее губы, пока она не начинала заболевать желанием почувствовать его теплое тело рядом с собой.
— Миранда? Миранда!
Миранда услышала Оливию, нетерпеливо повторявшую ее имя.
— Что? О, я сожалею, Ливии. Мой ум был за мили отсюда.
— Я знаю. Он проживает в Роуздейле сейчас, вроде как.
Миранда изобразила сердечный вздох.
— Это ребенок, кажется. Все это делает меня ужасно плаксивой.
Через два месяца, подумала она с сожалением, она не сможет списывать свои моментальные помутнения рассудка на ребенка, и что она тогда будет делать?
Она вежливо улыбнулась Оливии.
— Что ты хотела сказать мне?
— Я просто собиралась сказать, что если тебе не нравится зеленый цвет, то мы можем просто переделать комнату в цвете дымчатой розы. Ты могла бы назвать ее розовым салоном. Что совершенно подходит Роуздейлу.
— Тебе не кажется, что это будет чересчур женственно? — спросила Миранда. — Тернер тоже иногда пользуется этой комнатой.
— Хм… это проблема.
Миранда даже не сознавала, что сжала руки в кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. Забавно, что даже упоминание о нем может так вывести ее из равновесия.
— С другой стороны, — сказала она, опасно прищуривая глаза, — мне всегда нравился дымчатый цвет. Давай сделаем так.
— Ты правда уверена? — теперь сомневалась Оливия. — Тернер…
— Оставь Тернера, — Миранда прервала ее с такой запальчивостью, что Оливия недоуменно приподняла брови. — Если он хотел высказать мнение по поводу обстановки, то ему не следовало уезжать в Лондон.