Вскоре они оказались в холле, который подошел бы для подземного гаража, а на самом деле вывел в холодный и узкий коридор с дверями, возле одной из которых они остановились. Драмми постучал; Уитни, Скалли и Малдер смотрели на него с некоторой неловкостью. Прошло несколько секунд, пока кто-то, очевидно, рассматривал их в глазок.
Малдер тихо сказал Скалли:
— Осторожность не бывает чрезмерной.
Но у нее вроде бы не было настроения шутить.
Дверь отворилась. В проеме стоял худощавый мужчина лет за пятьдесят, с длинным печальным лицом. На нем была вельветовая куртка и полосатая тенниска, коричневые шерстяные брюки, и был он безобидным с виду, как любимый дядюшка. Но любимые дядюшки, впрочем, бывают очень даже небезобидны — если они сексуальные маньяки, а племянники или племянницы еще маленькие.
Худощавый заговорил, но обращаясь не к пришедшим, а куда-то себе за спину:
— Джо…
Из глубины квартиры через секунду отозвался тенор с легким шотландским акцентом, придававшим голосу определенную музыкальность:
— Пусть заходят!
Четверо гостей вошли в скромную и несколько неряшливую жилую зону — статус жилой подтверждался невыводимой вонью сигаретного дыма и переполненных пепельниц. Обстановка была в стиле сетевых магазинов секонд-хенда, повсюду пачки журналов и газет, и старый телевизор показывает древний повтор «Джефферсонов». Наверное, начало или конец серии, подумал Малдер, потому что как раз звучала ключевая песня «Вперед и вверх», хотя обитатели этой квартиры явно никуда в ближайшее время не двинутся.
Потертый диван и обтрепанное кресло пустовали, сама по себе гостиная была освещена в основном телевизором и одиноким торшером; но сквозь приоткрытую дверь в спальню виден был человек лет за шестьдесят в халате из ткани, имитирующей лоскутное шитье, футболке и серых фланелевых штанах. Он стоял на коленях и молился, перебирая четки. Волосы его походили на пегие — седые с черным — джунгли, длинное лицо казалось еще длиннее из-за клинышка бороды.
Драмми неявно представил этого человека Малдеру и Скалли, обратившись к нему через приоткрытую дверь:
— Отец Джо! На два слова?
Угрюмое нетерпение Драмми не желало ждать даже Господа Бога.
Бывший священник поднялся, дверь открылась полностью и Джозеф Криссмен возник на пороге, бормоча:
— Извините, тут такой беспорядок…
Старина Джо курил, даже пока молился, и сейчас загасил почти докуренную сигарету в переполненной пепельнице. Потом нашел пульт от телевизора и отключил древнюю «Семью Джефферсонов».
Пожав плечами, он сообщил:
— Нет, я не спал, — будто в ответ на вопрос, который не был задан, протиснулся мимо Скалли и начал лихорадочно разгребать диван, освобождая место для гостей, хотя никто из них не делал попыток сесть.
Малдер рассматривал хозяина, который будто спал на ходу.
Драмми, подавляя раздражение (вот странно-то!), сказал:
— Отец Джо, это Фокс Малдер.
Криссмен поглядел в сторону Малдера, будто сквозь него.
— О’кей.
Малдер так Малдер. Дальше.
— Он хотел бы задать вам несколько вопросов…
— На самом деле, — шагнула вперед Скалли, — вопрос хочу задать я.
Малдер хорошо, даже слишком хорошо знал этот ее тон — как перед дракой. Уитни и Драмми обернулись к ней, услышав в этом голосе сдержанную злость.
— Я только что видела, как вы молились. — Скалли глядела на него в упор. — О чем это вы там молились… сэр?
Отец Джо, ростом выше шести футов, навис над миниатюрной Скалли, только ей на это было наплевать. Он отвлекся от своих мыслей и смотрел прямо ей в глаза, потом опустил взгляд к цепочке с золотым крестом.
— Я молился, — сказал он, снова поднимая взгляд к ее лицу, — о спасении моей бессмертной души.
Она кивнула с понимающим видом:
— И вы верите, что Бог услышит ваши молитвы?
Криссмен почти улыбнулся в ответ.
— Вы же верите, что Он слышит ваши?
— Их не заглушают детские стоны. — Руки ее были сложены на груди, голова чуть склонена набок, голос звучал ровно. — Я же не опетушила тридцать семь отроков-алтарников.
Малдер сумел не прыснуть при виде морд двух фэбээровцев — как у тюленят, которым дали дубинкой по голове. Так иногда бывало с людьми, когда Скалли вдруг показывала, насколько она может говорить прямо. Он заметил ей небрежно:
— Интересная формулировка.
— Могу сказать другое слово, если оно тебе больше нравится.
— Нет-нет, меня устраивает. Я понял твою мысль.
Но если отец Криссмен тоже ее понял, то никак этого не показал. Глазом не моргнул. Только сел на расчищенный диван и потянулся за пачкой сигарет, кашляя при этом кашлем курильщика. Разве самоубийство не есть грех? — подумал Малдер. Надо будет спросить Скалли потом, считается ли курение самоубийством.