Я стал частью этого поистине рыцарского секретного ордена и гордился тем, что принадлежал к этой небольшой группе людей без имени. Но мое возвращение в Вашингтон не прошло незамеченным для японцев, которые пристально наблюдали за каждым моим движением. Они быстро узнали о моем новом назначении и старались получить сведения о характере моих новых обязанностей. В своих попытках они достигли слабых успехов, так как даже моя жена, которую я обычно посвящал в свои секреты, не имела никакого представления о работе, в которую я окунулся с полным самозабвением. Если японцы следили за мной, а это несомненно, то они могли видеть меня рано утром, когда я выходил из дома на 16-й улице и направлялся в морское министерство, где я растворялся среди сотен моих товарищей офицеров. Я был уверен, что никто никогда не следил за мной, когда я шел в комнату 2646, так как моя продолжительная служба в разведке научила меня устанавливать наличие слежки и избавляться от нее.
Когда японцы не смогли получить информацию о моей работе косвенными путями, они попытались действовать прямо. Я стал получать приглашения на вечеринки, устраиваемые ими в Вашингтоне, и часто случалось так, что из присутствовавших на них мы с женой были единственными представителями Запада. Мы вели обычные длинные разговоры на общие темы, и затем японцы, эти неуклюжие актеры, приступали к намеченным вопросам. При этом было ясно, что каждый их шаг, представляющий собою маленькую ловушку, тщательно отрепетирован. В другом углу моя жена приятно улыбалась в то время, как ее «строго допрашивали», но японские инквизиторы ничего от нас не могли узнать. Я нисколько не сомневаюсь, что неудача японцев проникнуть в характер моей деятельности в Вашингтоне усиливала их любопытство. Приглашения на японские вечеринки участились, разговоры принимали более целеустремленный характер до тех пор, пока я не стал изображать из себя невозмутимого, ни в чем не замешанного обвиняемого в суде, которого честолюбивый, но очень неопытный прокурор подвергает сильному перекрестному допросу. Все попытки японцев что-либо узнать от меня вызывали у меня только смех.
В то время, в 1926 году, в Вашингтон прибыл новый японский военно-морской атташе. Его выбор для этой должности указывал на растущее значение этого сторожевого поста японской разведки. Это был капитан 1 ранга Исороку Ямамото, будущий главнокомандующий японским объединенным флотом. Он являлся человеком, который вовлек Японию в войну. Я знал Ямамото слабо, хотя мне указывали на него, как на восходящую звезду в морском генеральном штабе, как на человека с большими перспективами. Он являлся сторонником увеличения воздушной мощи и блестящим стратегом, особенно интересующимся оперативными проблемами военно-морской стратегии. Его прибытие в Вашингтон повлекло за собой значительные изменения в методах и целях японской разведки. Предшественники Ямамото сосредоточивали свое мнение на получении информации тактического характера: проблемы и методы стрельбы, технические данные наших кораблей, боевой порядок и подробные данные о техническом прогрессе в нашем флоте. Теперь, как нам казалось, аппарат военно-морского атташе в Вашингтоне больше не интересовался этими тактическими и техническими сведениями. Внезапно оперативные проблемы в рамках высшей стратегии вышли на первое место японской разведывательной деятельности.
Мы убедились в этой перемене и решили найти причины того, почему японцы переметнулись от тактики к стратегии. В конце концов мы пришли к выводу, что это произошло в основном благодаря более широкому интеллектуальному кругозору Ямамото и его собственной заинтересованности в этих проблемах, которые тогда доминировали в японской разведывательной деятельности в Соединенных Штатах. Тактическими вопросами занимались агенты более низкого пошиба. Военно-морской атташе вникал в крупные проблемы, вопросы войны в целом.
Я всегда чувствовал, после того как Ямамото назначили главнокомандующим объединенным флотом во время войны, что первые планы нападения на Пирл-Харбор возникли в его беспокойной голове именно здесь, в Вашингтоне. Он принадлежал к той небольшой группе японских военно-морских офицеров, которые до конца возражали против Вашингтонского соглашения по ограничению флотов. Его возражения касались попыток сдать на слом авианосцы. Пункт 4 Соглашения определял авианосцы как военные корабли со «стандартным водоизмещением, превышающим 10 000 тонн, предназначенные для специфической и исключительной цели несения самолетов». Япония имела несколько кораблей в строю и в стадии постройки, как раз превышавших этот предел, и Ямамото был основной фигурой в кругах, стремившихся увеличивать количество авианосцев в японском флоте. Являясь крупным военно-морским стратегом, он признавал даже на той же ранней стадии развития морской воздушной мощи значение авианосцев и с большим огорчением видел свои самые заветные мечты грубо нарушенными Вашингтонским соглашением. Он никогда не простил нас за наше настойчивое требование, чтобы четыре японских авианосца были сданы на слом. Именно на этих авианосцах он основывал свои надежды и строил свои честолюбивые планы.