И если случай с неожиданным выходом из строя электрического освещения явился, без сомнения, необычным событием, то такие обеды часто устраивались за кулисами Вашингтона. Тем не менее я сильно удивился, когда вскоре после организованного мною полезного для нас вечера получил приглашение на небольшой неофициальный обед в доме Такэми Миура, первого секретаря японского посольства. Мы и раньше часто получали приглашения в дома японцев, но они присылались по меньшей мере недели за две до вечера или обеда, и если в них не делалось специальной оговорки, то можно было предполагать, что представители других стран тоже приглашены. Тогда же приглашение пришло всего за день до вечера. И в нем говорилось, что единственными неяпонцами на вечере будем мы (моя жена Клер и я). Эти признаки достаточно убедительно показывали, что вечер задуман не для демонстрации кулинарного искусства, а преследует определенную цель. Наше предположение подтвердилось.
Когда мы прибыли в дом, расположенный в верхнем конце Коннектикут-авеню и Тилден-стрит, гости уже собрались. Первым приветствовал нас сам Миура, затем протянул руку военный атташе полковник Мацумото. Затем начали подходить офицеры армии и флота. Весь цвет японского посольства был здесь. Из важных персон отсутствовал лишь капитан 1 ранга Ямагути. Заметив это, я улыбнулся совпадению. Мы являлись единственными американцами.
Обед протекал, как обычно, с традиционными разговорами в атмосфере, наполненной ароматом аппетитных блюд. Затем нас провели в соседнюю комнату, где был сервирован кофе с клубникой Эти приготовления заставили меня тихонько заметить жене: «Японцы явно что-то затевают». Взгляд Клер выразил ее опасение, не последует ли за клубникой что-нибудь более важное.
И действительно, не успели исчезнуть со стола чашки, а гости зажечь сигары, как наступила тишина. Молчание было прервано легким покашливанием Такэми Миура, который, по всей вероятности, готовился начать разговор. Сначала он проронил:
— Так вот! — И затем решительно продолжал: — Захариас-сан, мы хотели бы обсудить сегодня японо-американские отношения.
Я вспомнил приезд Ёкояма в Ньюпорт и подумал, что на этом обеде мне, вероятно, придется столкнуться с такой же путаной аргументацией, как и тогда.
— Я очень рад этому, господин Миура, — уронил я небрежно, — что вы имеете в виду?
В начале нашей беседы почти слово в слово повторялся мой разговор с Итиро Ёкояма, а потом мы перешли к истории и русско-японской войне, которая по-иному освещает наши отношения.
— Давайте обратимся к 1904 году, — сказал я, — я уверен, вам известно, что в это время США испытывали к Японии самые дружеские чувства.
— Да, — подтвердил Миура, — это верно.
— Интересно, знаете ли вы, что эти чувства однажды спасли Японию от очень серьезного затруднения, более того, от значительных материальных потерь.
— О, это удивительно! — воскликнул Миура. — Каким образом?
— Так вот, — ответил я, — когда русско-японская война приняла широкий размах, президент Теодор Рузвельт понял, что Япония недооценила связанный с ней риск, рассчитывая, что она продлится всего несколько месяцев. А так как Япония не подготовилась к затяжной кампании, то не могла продолжать боевые действия дальше, несмотря на блестящие успехи в войне.
Все присутствующие слушали с исключительным вниманием.
— Ваши военные советники сами поняли, что война для Японии достигла критической точки. Продолжайся она еще три — четыре месяца, Япония израсходовала бы свои ресурсы и погибла. Полковник Мацумото, — повернулся я к военному атташе, — вы, конечно, помните обстановку? Верно ли я ее обрисовал?
— Совершенно верно, — категорически подтвердил полковник.
Всем присутствующим стало ясно, что я оказался в выигрыше. Хотя такое мнение о ходе русско-японской войны было у нас общепринятым, здесь мне впервые удалось получить от японца, причем человека военного, подтверждение правильности моего мнения по этому вопросу. Только тот, кто близко знает японцев, может оценить, что означало такое признание в присутствии группы японцев,
Я воспользовался возможностью, которая открылась мне теперь:
— Как вам известно, президент Рузвельт вмешался и предложил свои услуги с тем, чтобы добиться заключения мира. Предложение, предварительно одобренное определенными японскими кругами, было охотно принято обеими сторонами. Затем начались переговоры в Портсмуте, и, наконец, состоялось подписание мирного договора: Япония запросила с России контрибуцию в два миллиарда иен. Президент отлично знал мотивы Японии, приведшие к войне. И, зная военное положение Японии в этот конкретный период конфликта, он не признал ее права на контрибуцию. Что же случилось потом? Вместо благодарности американскому президенту за вмешательство, вся Япония, настраиваемая злобной кампанией в прессе, повернулась против Соединенных Штатов. Слухам, распространяемым в вашей стране, поверил весь народ. И против Соединенных Штатов было искусственно возбуждено негодование. Заметьте, что оно являлось односторонним. Несмотря на всю грязь, вылитую на нас, мы продолжали питать к Японии самые дружеские чувства. Хотя вы и поняли, что эти искусственно созданные враждебные отношения не могли привести к добру, вы разрешили им развиваться в течение всех этих лет. Вот вам и причина настоящих натянутых отношений между Японией и Соединенными Штатами во всех неопровержимых подробностях.
Я чувствовал, что все согласны со мной, хотя и не выражают этого. Я видел по лицам, что, приведя свой исторический пример, произвел глубокое впечатление; я подкрепил его другими примерами из совсем недавней истории, когда в конце концов дошел до «Закона об иммиграции», по которому японским переселенцам не разрешался въезд в США и который привел к еще одной антиамериканской кампании в Японии.
— Вы знаете так же хорошо, как и я, — продолжал я, — что этот закон был вызван чисто экономическими, а не расистскими соображениями. Основная вина лежит на японском правительстве, которое разрешило тысячам японцев эмигрировать, но забыло сообщить им, что как иммигрантам им придется сообразоваться с условиями жизни людей, среди которых они собираются осесть. Когда японские иммигранты прибыли в Соединенные Штаты, они проявили полное пренебрежение к нашему образу жизни и поступали так, будто находились у себя на родине. Они работали по шестнадцать часов в сутки и вскоре стали продавать товары дешевле, чем наши фермеры, с которыми японцы конкурировали. Это не могло не привести к столкновению интересов.
— Эта точка зрения очень интересна, — прервал меня Миура, — продолжайте, пожалуйста!
— Я хотел бы задать вам вопрос, господин Миура. Как решают в Японии подобные экономические вопросы?
— Право, я не думаю, что в Японии может возникнуть такое положение, — ответил Миура.
— И все-таки оно существует и в Японии, — сказал я. — Однажды я возвращался из Китая в Японию. Когда мы подошли к пирсу, все пассажиры выстроились на палубе, китайцы были отделены от них. После тщательной проверки всех паспортов с китайцами начала работать еще одна группа чиновников, я очень внимательно следил за всем происходящим. Сначала они спрашивали каждого китайца, есть ли у него сотня иен. Это условие было известно заранее, и потому у всех была такая сумма. Затем чиновники повторили обход строя китайцев и спросили каждого, зачем он приехал в Японию. Китаец, ответивший, что приехал в Японию заняться деятельностью, которая японцам казалась невыгодной с точки зрения конкуренции с китайцами, получал приказание перейти на другую сторону палубы. Когда опрос был закончен, на другой стороне палубы из ста китайцев очутилось восемьдесят пять. Затем с каждого из этой группы взяли по пятнадцать иен, после чего чиновник сказал: «Следуйте за мной!», причем не обычным вежливым тоном образованного японца. Китайцы пошли за ним. Я наблюдал эту сцену и видел, как они гуськом шли к кораблю, пришвартовавшемуся у другого края пирса... Через пятнадцать минут они очутились на борту этого корабля. Корабль отправлялся в Китай, чтобы увезти вероятных конкурентов туда, откуда они прибыли. Мы же, в противоположность вам, никогда не прибегали к мучительной и негуманной форме запрещения въезда в страну.