— Он грек, — заметил полковник. Чувствовалось, что он не испытывал удовольствия в изучении чего-либо необычного, хотя это и входило в его обязанности.
Затем меня вызвали к начальнику одного секретного отдела. Это уже был второй офицер разведки, с которым я беседовал во время войны и который, очевидно, знал все об абвере. Он проявил большой интерес к Канарису. Офицер был невысокого роста, со спокойным, несколько суровым лицом. Природный талант, тренировка, постоянное стремление к знаниям, большой опыт секретной работы и спокойный характер — все это, вместе взятое, сделало его выдающимся офицером разведки.
— Я могу ясно представить себе, что сейчас думает адмирал! — воскликнул он. — Мне кажется, я хорошо знаю его мысли.
Мы говорили об оккупированной Европе, о политике государств, о Германии, об ее ужасном пути. Мне стало понятно, что мой собеседник прекрасно разбирается в ходе исторических событий. Во время беседы было затронуто несколько весьма важных проблем и я откровенно высказал ему свое мнение.
— Мы не должны позволять дурачить себя из-за нашей излишней осторожности, как это было однажды в Венло[67]. Мы упускаем благоприятные возможности в Германии. Почему мы не устанавливаем контакта с людьми Канариса? Они могут оказать нам помощь, даже если у нас пока нет возможности для совместной работы на основе общей политики.
Мои слова, вероятно, удивили его. Тем более, что я почти два года не поддерживал никаких связей со своими друзьями из английской разведывательной службы и с начала войны не встречался с немцами. Но я хорошо помнил слова Клейста, сказанные мне: «Успехи Гитлера делают еще более необходимой борьбу против него». Позже я узнал, что мое предложение было правильным. Когда мне пришлось снова встретиться с этим офицером разведки, он сказал мне:
— Я принял ваш совет. Он оказался очень полезным и принес нам хорошие результаты.
Он тихо повторил последнюю фразу, как будто сам все еще удивлялся полученным результатам. Но то, что сказал он потом, поразило меня сильнее всего.
— Не хотели бы вы встретиться с Канарисом?
В военное время встретиться с главой секретной службы противника? Я с удивлением смотрел на собеседника, пытаясь понять, не шутит ли он. Он улыбался, но по его глазам я видел, что говорится это вполне серьезно.
— Да, я бы хотел этого, — ответил я.
— Как вам кажется, вы смогли бы с ним поговорить?
— Думаю, что да, сэр.
— Мне хотелось бы послать вместе с вами кого-нибудь постарше вас. Вы не будете возражать?
Меня удивило, что он интересуется моим мнением, тогда как все целиком зависело от него одного.
— Вы не обижайтесь, что я так говорю. Но вы еще очень молоды, и если вы поедете один, то Канарис подумает, что к нему относятся без должного уважения.
— Я понимаю, сэр.
Он немного помолчал, а затем сказал:
— Приходите сюда через две недели.
Я вышел от него в радостном возбуждении.
Однако встретился я с этим человеком лишь через несколько недель, в сентябре 1942 года. Он был в подавленном настроении из-за сенсационных сообщений американских газет, будто Канарис готовит заговор против Гитлера.
— Боюсь, что теперь уже нельзя будет послать вас встретиться с адмиралом, — заметил он.
Его несколько смущало присутствие помощника, который вошел в кабинет по какому-то пустяковому вопросу и посмотрел на меня очень недружелюбно, Ему как будто не понравилось, что я нахожусь в кабинете его начальника.
Как только за ним закрылась дверь, офицер объяснил мне создавшуюся ситуацию.
— Мы должны быть очень осторожны, чтобы не обидеть русских. У вас много друзей среди людей, занимающих высокие посты. И это сильно усложнит дело, если когда-нибудь станет известно, что вы встречались с адмиралом Канарисом.
«А еще больше это усложнит положение Канариса, — подумал я. — Но почему это должно стать достоянием гласности? Ведь никто теперь не считал, что мы ведем «странную войну». Разве от наших русских друзей в Лондоне нельзя сохранить это в тайне?»
Я не верил тогда и сейчас не верю, что это было именно так. Нет, ответ следовало искать в той высокой политике, которую проводило министерство иностранных дел и которая не обсуждалась в парламенте. Английское правительство, по-видимому, придерживалось политической линии, нашедшей свое отражение пять месяцев спустя в формуле «безоговорочная капитуляция», принятой на конференции в Касабланке.
— Мы постоянно что-то предпринимаем, — продолжал офицер из секретной службы, — но всегда появляется «что-то» другое, вроде этой статьи о Канарисе, и разрушает все созданное с таким трудом.
Я высказал предположение, что статья, опубликованная в американских газетах, не отразится на положении Канариса. Возможно, ее сочтут за одну из враждебных попыток посеять раздор между вермахтом и нацистской партией. И если бы теперь с нападками на начальника абвера выступила и английская печать, то это могло бы принести адмиралу лишь пользу.
— Это я бы сделал сам, — заявил я.
Но в то время автор этих слов находился на службе в корпусе морской пехоты и не имел непосредственного контакта ни с газетами, ни с разведывательной службой.
Но мне кажется, что идея написать подобную статью была подсказана вскоре кому-то другому. Однако тон появившихся в печати материалов был более резким, чем это было необходимо. Я останавливаюсь на этом подробно по двум причинам: во-первых, чтобы вывести из заблуждения английских читателей, у которых, возможно, от чтения современных газет могло создаться неправильное представление об адмирале Канарисе, и, во-вторых, убедить немецких друзей Канариса, с негодованием в свое время встретивших эти статьи, что за грубыми и резкими словами скрывались самые лучшие намерения.
Для примера я привожу ниже нечто вроде некролога, опубликованного в английских газетах в декабре 1942 года.
А д м и р а л В и л ь г е л ь м К а н а р и с — мастер шпионажа, дьявольский гений третьего рейха
Непримиримый враг Англии, матерый шпион, хладнокровный убийца всех, кто стоял на его пути, — вот та эпитафия, которую следовало бы написать на могиле Вильгельма Канариса, человека, так много сделавшего, чтобы привести к власти фюрера, желавшего в свое время знать, следует ли ему считать Канариса своим врагом или союзником.
Далее в этой заметке имя Канариса связывалось с убийством генерала фон Шлейхера[68] (который был убит Герингом и Гиммлером) и со смертью генерала фон Фрича, его старого друга. (Генерал Фрич при наступлении немцев на Варшаву, желая покончить с собой, сознательно вошел в зону огня и был убит.)
Многие другие статьи, также опубликованные в то время, называли Канариса учителем Гейдриха и Гиммлера в искусстве убивать. Они считали его любовником и «хозяином» Маты Хари, вербовщиком квислингов всех мастей по всей Европе. «Мир будет чище без него» — так заканчивалась одна из статей.
Тогда я думал, что сообщение, будто Канарис готовит заговор против Гитлера, могло быть инспирировано в политических целях. Когда же позднее стало известно, что в немецком генеральном штабе действительно существовала большая оппозиция Гитлеру, многие лица из английской службы пропаганды почувствовали себя очень неловко. Возможность переворота, организованного сверху, никак не вязалась у них с идеями о будущем Европы. Кроме того, имелось немало людей, занимавших тогда важные посты, которые считали, что немецкий генеральный штаб должен вместе с Гитлером нести ответственность за все причиненное зло. По их мнению, генеральный штаб являлся инструментом, с помощью которого планировалось и осуществлялось это зло[69].
Я привел здесь эти воспоминания 1942 года, чтобы показать, как адмирал Канарис приобрел дурную репутацию.
Глава 16 КОНЕЦ ГЕЙДРИХА
Гиммлер и Гейдрих выражали недовольство отношением абвера к военнопленным. Абвер был склонен обращаться с пленными из войск командос[70] так же, как с обычными военнопленными, несмотря на то, что существовал специальный приказ фюрера расстреливать их на месте. Канарис был не согласен и с проводимой расовой политикой, возражал против беспрерывных казней, и убийств, считая, что эта война велась на тех же основах, что и предыдущие, и что в конце концов и победители, и побежденные сядут за один стол и заключат мир. Но рейхсфюрер хотел внушить каждому немцу, что побежденным не будет пути к спасению.
В августе 1941 года адмирала Канариса посетил Шелленберг. Вместе с ним был Вальтер Хуппенкотен, молодой юрист, специализирующийся на политических вопросах. Впоследствии он быстро пошел в гору и вскоре стал начальником отдела службы безопасности СС.