Из информации о разгроме банды на территории Литвы. 1945 год
«…Стычка лейтенанта Естюшева с заслоном банды явилась сигналом для главного отряда банды, которая располагалась в землянках… В тактическом отношении она была в наиболее выгодном положении. Бандиты засели в 4-х бункерах, расположенных друг от друга в радиусе 250 метров…
Благодаря смелым и решительным действиям… удалось быстро зажать банду в клещи с трех сторон. Однако банда, имея преимущество в тактическом отношении, все усиливала огонь из винтовок, ручных пулеметов, автоматов, забрасывала личный состав гранатами, пустила в дело немецкие фаустпатроны…
Свыше трех часов вела бой комендатура с озверелым и обнаглевшим врагом. Личный состав проявлял исключительную стойкость, мужество и отвагу.
На поле боя оказалось 43 вражеских трупа, два бандита были взяты в плен, подобрано 3 ручных пулемета, 7 автоматов, 17 винтовок, два охотничьих ружья, 35 гранат, 10 фаустпатронов, около 10 тысяч разных патронов. В землянках врага обнаружен радиоприемник… пишущая машинка и… документы…»
Все офицеры сошлись на том, что взятые в плен диверсанты уже на первых допросах оказались готовы говорить о подробностях их подготовки и о самой разведывательной работе. Теперь дело было уже за разматыванием клубка сведений о других известных им агентах и разведывательно-диверсионных группах. Ведь в самое ближайшее время Кёнигсберг будет взят и вся Восточная Пруссия окажется в руках наших войск. Пресечь деятельность оставленной агентуры — значит сохранить жизни многих наших солдат и офицеров, не дать врагу развернуть на своей территории партизанскую войну, а следовательно, приблизить долгожданную победу над фашизмом.
У оперативников второго отдела управления контрразведки «СМЕРШ» были разыскные списки сотрудников и агентов немецко-фашистских разведывательных и контрразведывательных органов, согласно которым, они сверяли все сведения, получаемые в результате допросов военнопленных и фильтрации гражданского населения. Некоторые из этих списков базировались на данных советской разведки, которая очень активно работала в приграничной полосе накануне войны. Один из таких списков, подготовленный НКГБ[54] Литвы в апреле 1941 года, должен был помочь выявить возможных вражеских диверсантов и разведчиков спустя четыре года — во время боев в Восточной Пруссии и штурма Кёнигсберга.
Из Списка чиновников полиции и жандармерии Восточной Пруссии. 23 апреля 1941 года, г. Каунас
«…КОВАЛЬЧУК — лейтенант жандармерии, командир Кёнигсбергского городского отделения жандармерии…
ДАГИС — литовец, ранее служил в Литовской политической полиции, из Литвы бежал с приходом Красной Армии. В настоящее время работает официальным сотрудником гестапо в Кёнигсберге по линии разведки против СССР. Вербовку и инструктаж агентуры производит в Кёнигсберге по ул. Беккер, в конторе „Балтийское сообщение“.
НОДНЫЙ — начальник разведывательного Управления Восточной Пруссии, дислоцируемого в гор. Кёнигсберге, около 48 лет, чин майора. Низкого роста, лицо круглое, красноватое, глаза голубые, волосы стриженые, по характеру выдержанный, считается неплохим работником, имеет несколько фамилий, из которых упомянутая является настоящей…
ПИКО — начальник разведывательного поста мест. Пилькален[55]. Около 40 лет. Женат. Бывают случаи выпивок, но чаще всего со своими сослуживцами. По складу своего характера довольно выдержанный, хитрый. Жена его также работает в разведывательном посту…
ВАЙДАС (по другим данным, ВАЙЧАК) — работник разведывательного поста в мест. Ширвиндт[56]. Имеет чин старшего лейтенанта запаса. Около 50 лет. По характеру выдержанный. Хладнокровный. Не пьет; сам лично ведет разведывательную работу с агентурой глубокого тыла…»
Таких разыскных списков-ориентировок было множество, но в реальной работе по выявлению диверсантов «Вервольфа» они помогали мало. В «Вервольф» подбирались люди, в основном, молодые, непосредственно не связанные в предвоенные годы со службой в полиции, жандармерии или тем более в СС.
После того как все вкратце доложили подполковнику Ратнеру результаты ночной работы и уже готовы были с облегчением отправиться по своим комнатам, чтобы вздремнуть часок-другой, старший лейтенант Третьяков в свойственной ему манере заявил: