После совещания у фюрера, на котором присутствовали Редер и Йодль, было решено дать следующий ответ: «Попытайтесь всеми способами продлить пребывание в нейтральных водах. Если возможно, прорвитесь с боем в Буэнос-Айрес. Никакого интернирования в Уругвае. Если придется затопить корабль, попытайтесь основательно разрушить судно».
Когда немецкий посланник в Монтевидео сообщил, что дальнейшие попытки продлить 72-часовой срок пребывания «Адмирала графа Шпее» в Монтевидео оказались тщетными, германское Верховное командование подтвердило свой приказ. декабря во второй половине дня с рейдера было переправлено более 700 человек с багажом на немецкое торговое судно, находившееся в порту. Вскоре после этого «Адмирал граф Шпее» в 18 ч 15 мин снялся с якоря, покинул гавань и медленно направился в море, где его нетерпеливо ожидали английские крейсера.
В 20 ч 54 мин, когда солнце уже село за горизонт, самолет с «Аякса» сообщил: ««Адмирал граф Шпее» взорвал себя». Линейный крейсер «Ринаун» и авианосец «Арк Ройал» находились все еще в тысяче миль от места событий.
Капитан Лангсдорф не мог пережить потери своего корабля. Несмотря на то что его поступок был полностью санкционирован Гитлером, 19 декабря он написал следующие строки: «Теперь только своей смертью я могу доказать, что боевые силы третьей империи готовы умереть за честь своего флага. Я один несу ответственность за потопление «карманного» линкора «Адмирал граф Шпее». Я счастлив искупить своей жизнью какую-либо тень, падающую на честь флага. Я гляжу в лицо своей судьбе с твердой верой в будущее нации и моего фюрера». Ночью он застрелился. Ни один германский рейдер больше не появлялся на океанских торговых путях до весны 1940 г. Исход боя у реки Ла-Плата вызвал ликование у англичан и повысил престиж Великобритании как Владычицы морей во всем мире.
Инцидент в Глейвице
На Европу опускался вечер 31 августа 1939 г. В это время немецкая армия численностью в полтора миллиона человек начала выдвижение к исходным рубежам на польской границе. Все было готово к вторжению в Польшу, оставалось лишь состряпать пропагандистский трюк, чтобы оправдать в глазах немецкого народа агрессию. А Гитлер, Геббельс и Гиммлер были большими специалистами в этом деле.
В дневнике американского историка и журналиста У.Ширера, находившегося в те дни в Берлине, записано: «Все против войны. Люди открыто об этом говорят. Как может страна, население которой против войны, начать войну? Несмотря на мой опыт, приобретенный за годы жизни и работы в Третьем рейхе, я задавался таким наивным вопросом!»
Гитлер прекрасно знал ответ на него. Разве не он неделей раньше обещал своим генералам, что «объяснит с пропагандистской точки зрения причины начала войны», и убеждал их не задумываться, будет это правдой или нет. «Победителя, — внушал он тогда, — не будут спрашивать, правду он говорил или нет. Для войны важна победа, а не правота».
В 21 ч 30 августа все радиостанции Германии передали мирные предложения Гитлера. Они казались довольно разумными. О том, что эти предложения никогда не представлялись Польше (если не считать, что неофициально и в туманных выражениях о них сказали только англичанам, и то менее чем за сутки до радиопередачи), просто не упоминалось.
Пространное заявление, зачитанное в передаче, объясняло населению Германии, как ее правительство исчерпало все политические средства сохранить мир, и показывало, что канцлер, опять-таки не без помощи Геббельса, нисколько не утратил искусства мистификации. Когда 28 августа британское правительство предложило свои посреднические услуги, правительство Германии на следующий день ответило:
«Несмотря на скептическое отношение к желанию польского правительства прийти к взаимопониманию, оно объявляет о своей готовности во имя мира принять посреднические услуги Великобритании или ее предложение <…> Оно (германское правительство. — В. Б.) считает, чтобы избежать катастрофы, эти действия должны быть предприняты без промедления. Оно готово принять лицо, назначенное правительством Польши, до вечера 30 августа при условии, что это лицо будет уполномочено не только принять участие в обсуждениях, но и вести переговоры и подписать соглашение. Вместо сообщения о том, что прибывает полномочный представитель, первым ответом на свое стремление к пониманию, который получило правительство рейха, было сообщение о мобилизации в Польше.
В то время как правительство рейха не только заявляло о своей готовности начать переговоры, но и действительно было готово вести переговоры, с польской стороны следовали увертки и ничего не значащие заявления. После демарша, предпринятого послом Польши, стало еще яснее, что он не обладает полномочиями не только на ведение переговоров, но даже на обсуждение.