Когда спустя четверть часа явились контролеры, чтобы проводить Алину Суханову в камеру, та сидела, скрючившись по-старушечьи на стуле, и зажимала руками живот, словно только что приняла литр уксусу. Старший лейтенант Жданкова деловито заполняла формуляр. Ее затянутые в дешевый капрон ноги были плотно сдвинуты под столом. Заметив вопросительные взгляды коллег, старший лейтенант бросила:
– Пасть не хотела открывать, рвота. Наглая, как танк. Пришлось поучить.
– Сегодня попытаемся начать сначала, – выговорил Курбатов и включил переносной магнитофон.
Несмотря на то что система была допотопная, еще брежневских времен, клавиша записи вошла легко, без характерного щелчка. Курбатов когда-то сам ее отладил, хотя для этого ему пришлось разобрать по винтикам целый блок, а затем обработать добрую дюжину деталей специальным составом, которым пользуются музыканты-духовики для смазки латунных клапанов. Зато теперь его подследственные во время «интервью» не вздрагивают каждый раз, словно он снимает с предохранителя пистолет, направленный им в лицо. И, что гораздо важнее, – они смотрят на следователя, глаза в глаза, а не на этот убитый матюгальник.
– Хорошо, – сказала Суханова, подобравшись на стуле. – Я попробую.
Глаза синие. Спокойные. Вчера ее опознали пять человек из числа пострадавших во время взрыва на Московской. Это были так называемые «легкие» – у кого-то лейкопластырь над зашитой правой бровью, у другого – гипсовая повязка на руке, большинство даже без каких-либо видимых повреждений. Каждый указал на Суханову: да, она была в прачечной; да, она вышла за несколько минут до взрыва. Замечательно, что четверо из этой пятерки – мужчины. Парень с гипсом курил на крыльце, когда она покинула «Эстер-Люкс», – ну как он мог не заметить эти ноги? Да наверняка пялился вслед, пока та не скрылась за углом соседней пятиэтажки. Сорокалетний таксист стирал вместе с женой в машине № 16 – буквально в двух шагах от места, куда Суханова заложила взрывчатку. «Я видел, как она на выход направилась, – сказал таксист. – Заметил просто, вот и все». Его жену собирали по кускам, а он отделался несколькими царапинами. Тоже вышел покурить, наверное. А заодно полюбоваться на стройную фигуру в коротенькой юбке…
Да и Петровский, шкура продажная, тонкожопый интеллигент, даже он запомнил ее. И хотя на опознание не явился, сославшись на срочные дела (небось катал очередную телегу в свою Контору, а?), но при свидетелях – все, как положено, – среди десятка фотографий он сразу нашел нужную: «Это она». Как кобели на текущую сучку, вот честное слово… А единственная свидетельница, опознавшая Суханову среди других, «подставных» женщин, остановилась напротив нее и плюнула в лицо. Суханова даже не вздрогнула. Лицевые мускулы расслаблены, глаза спокойные. Точно как сейчас.
– Ну и что? – Суханова пожала плечами. – Ну, была я там. Там много кого было, не протолкнуться. Мы со знакомой договорились встретиться, она мне годовой абонемент обещала сделать в эту прачечную. Вот я и подошла к этому времени. А ее не было. Ну, я и ушла. Что мне, торчать там надо было до посинения?
– Фамилия, имя знакомой?
– Ефремова Юлия Петровна. Адрес не знаю, мы с ней не подруги, не родственницы, так просто… Знакомые.
– Она там работает, что ли?
– Не знаю. Может быть.
– Нет там никакой Ефремовой, и не было. Ни в штате, ни за штатом. В радиусе километра даже не пахло.
– Так я и говорю – не было. Не пришла почему-то.
Курбатов поморщился.
– Пи…шь ты, а не говоришь. И не краснеешь.
Она пожала плечами: как скажете, барин.
– На квартире твоего сообщника Гулевича были обнаружены две тротиловые шашки. Их спектр совпадает со спектром взрывчатки в прачечной. – Курбатов положил на стол копию протокола обыска и заключения химической лаборатории. – Ты каждый раз эту дрянь в стирку добавляешь?
– Какой Гулевич? – натурально удивилась она. – Не знаю никакого Гулевича.
– Тот самый мудак, вместе с которым тебя взяли наши сотрудники, – напомнил Курбатов.
– А-а, этот… Да я его вообще не знаю, в тот день первый раз увидела. Остановил меня на улице, говорит: есть бутылка, не с кем выпить. Ну я говорю: давай. Только привел к себе на хату, тут какие-то два кекса заваливаются, вяжут нас… И все. Даже познакомиться не успели толком.
Поет как по нотам. Курбатов не сомневался, что эту парочку – Гулевича и Суханову, один и тот же маэстро учил. И держится сучка хорошо: два дня и две ночи в общей камере, от силы три часа сна, кое-как припудренные ожоги от сигарет в углу рта и на щеке, – а что творится под блузкой, так то одному Богу известно.