Спустя два часа Денис стоял за столиком в буфете на автовокзале и жевал бутерброд с колбасой, с ожиданием поглядывая на кабинки междугородных телефонов. Во внутреннем кармане его пальто, сложенная вдвое, лежала копия медкарты Геннадия Синицына. Первого марта 1962 года он появился на свет с врожденным вывихом ноги. Первые полгода своей жизни провел в гипсе, потом была повторная операция в областной клинике, но окончательно повязку сняли только в возрасте четырнадцати месяцев.
– Тиходонск, вторая кабина! – объявили из переговорного пункта.
Денис метнулся к кабине.
– Селеденко, это Петровский. У меня автобус через пять минут, так что слушай внимательно. Подними срочно все документы по Синицыну, касающиеся его службы в армии. Где служил, когда. И обрати внимание на фото… Что? Да не в этом дело. Слушай, говорю. Сверь его фотку с нашей. Понял?.. Да нет. Я из Трофимова звоню, в больнице был… Со мной ничего! Я медкарту Синицынскую смотрел. У него одна нога была короче другой на два сантиметра. Ни о какой армии и речи быть не могло, а он заливал про дружка какого-то армейского… Да не мне. Алферовой. Кстати… Позвони ей, узнай, не хромал ли он. Да. Вот так прямо и спроси. Все. Я перезвоню завтра… Что? Нет, не домой. Хочу еще в одно место наведаться, здесь недалеко.
Первое, что он заметил, – огромные, выше человеческого роста, заборы из листового шифера, увешанные сухими космами дикого винограда. Под заборами суетились гигантские какие-то утки, похожие на пернатых боровов, и склевывали с веток замерзшие ягоды. Крепкие железные ворота, кое-где даже расписанные в цветочек масляной половой краской. Припаркованная у сельсовета «аудюха» с открытым капотом – и бородатый казак, увлеченно копающийся во внутренностях автомобиля. Станица Аннинская, Нижнедонской район, восемьдесят километров от Тиходонска.
В сельсовете Денис задержался недолго – поручкался с председателем, предъявил документы, высидел пять минут у паспортистки, пока та допивала чай, – и направился по указанному маршруту. По улице, вперед до мехдвора, налево через мосток, потом направо, третий от магазина дом, шестой номер, голубые ворота.
Старушенция с задубевшим от солнца и мороза лицом, «баба-ёжка» с ясными проницательными глазами – Марь Васильна Стефанович. Она хорошо знала мать Синицына.
– А не из тех ли Петровских будете, что в Сухаревской балке? – спросила она, возвращая Денису документы.
– Не знаю, вряд ли, – сказал Денис.
– Как так не знаю? – удивилась старушенция. – Кажный должон знать, откуда он пошел. И куда направляется, тоже должон… Ведь так?
Денис вкратце изложил легенду, сводившуюся к тому, что Синицын-де пропал неизвестно куда, пензенские родственники претендуют на жилплощадь, ведется розыск, то-се, пятое-десятое.
– Генка-то? Шило в жопе у человека, оттого и пропал. Как устроился на этот свой завод, так и носу не кажет. А хоромы-то большие?
– Немалые, – сказал Денис.
– Немалые, – переварила старушенция. – Большим человеком, наверное, стал. А чего сбежал тогда? Чего ему надо-то еще?
– Понятия не имею.
– Вот то-то и оно.
Последние слова она произнесла уже в сенях, кивком головы приглашая за собой Дениса. Через десять минут на столе стояла сковорода, где в растопленном сале плавали шесть яиц с густыми оранжевыми желтками. Он ничего не имел против. Может, выпьете с дорожки? Нет-нет, спасибо, не пью… А у самого-то квартира хоть есть? – интересовалась Марь Васильна. Ну а как же, отвечал Денис. Тридцать семь квадратных метров, это вам не фунт изюму. А с продуктами как? Прекрасно. А платят хоть на работе? Денис поднял голову. Он не понял. В голове раздался колокольный звон, в глазах потемнело. Это уже не Марь Васильна, это какой-то дедуля с улицы пришел, отряхивает у порога снег с шапки. Чисто Баба Яга с Кощеем. Ага. И Иван-царевич со стаканом самогону… Стоп. Какого еще самогону? Нет-нет, спасибо, я же сказал: не пью. Он отставил стакан и приподнялся, чтобы выйти из-за стола, но обнаружил, что рядом, загородив проход, уже сидят две тетушки, два перезрелых яблочка с колхозного сада, и мужик с казацкими усами – тот самый, что в «аудюхе» копался, спрашивает его, дыша перегаром в лицо: «Так сколько там квадратных метров, говоришь?» – а стол заставлен всякой деревенской снедью, включая дымящуюся картошечку и холодец.
– Ты ж дай оклематься сперва человеку, а потом наседай, и полегче, полегче, – беспокойно гундосила тетушка.
– Да он расклеенный чего-то совсем, – вторила ей другая.
– А вот это они сразу из церкви, после крестин, – напевала с другого боку Марь Васильна, тыча Денису в руки фотокарточку. – Я ж крестная у него, у шалапута…