400.
Папа сунул в карман протянутый Севрюгиным прибор, снова протянул руку. На этот раз в пухлую ладошку легла маленькая аккуратная кассета. - Что так долго? - Крутил по городу на всякий случай, проверялся... На самом деле Севрюгин переписал пленку для себя. Действительно "на всякий случай". - Сегодня банька за счет конторы. И курево, и порево, и все остальное. Зебра в Мытищах одну евреечку раскопал, на ней клейма негде ставить, но похожа на молодую Варлей, как я не знаю кто - одно лицо, одна фигура, представляешь? Это, я тебе скажу... - Спасибо, Папа, - сказал Севрюгин. - Только сначала я хочу стребовать должок у Кровли. Две недели назад он поспорил со мной, что полковник в глаза мне наплюет и не возьмет ни цента. - Ну, раз так - дело святое, чего там, - развел Папа руками. - На что спорили? Севрюгин нашарил взглядом хмурое жующее лицо в дальнем конце кухни. - На протухшую рыбью требуху. Сырую, без специй. Все знали, что полковник тут ни при чем. Когда в прошлом году Севрюгин подсел, Кровля пришел к его бабе, насильно влил в горло пару стаканов водки и повалил на койку. И еще ходил пару месяцев, пока не надоела. А когда надоела - привел трех дружков и поставил ее "на хор", а сам сидел, смотрел, посмеивался. Настенка Кровле давно нравилась, да все нос воротила, считала его ниже себя, вот он и отыгрался по всем статьям. Севрюгину пятнадцать лет корячилось, а то и вышак, только кто ж мог знать, что он через шесть месяцев откинется! Те трое в организацию не входили, поэтому уже давно гнили в земле, но Кровлю он из-за бабы трогать не мог... Хотя ясно было - добра между ними не будет и просто так это дело не кончится. - Спор - дело святое, - повторил Папа. - Это как карты: проиграл - плати! ...Кровля гасил свой должок в подсобке, куда уборщицы складывают грязную ветошь, швабры и ведра. Севрюгин и Два-Кило сидели рядом, зажимая носы смоченными одеколоном платками. У Севрюгина в руке пистолет, ДваКило светит фонариком, чтобы все было без мухлежа, - но взгляд его упрямо блуждает по стене. Все остальные, включая Папу, стоят в коридоре и, вытягивая шеи, следят за манипуляциями проигравшего. Кровля не стал биться головой о стену или предлагать Севрюгину деньги; все равно не помогло бы. Он прихватил с собой пустую пол-литровую банку, столовую ложку, салфетку и полнехонький стакан виски. Устроившись в подсобке, Кровля осторожно надрезал сазанчику вздувшийся желтый живот и выдавил содержимое в банку, стараясь на запачкать свой новехонький спортивный костюм. Кто-то из конторских блеванул в коридоре. Кровля даже ухом не повел. Он тщательно перемешал ложкой вонючую коричневую жижу, в которой плавали осклизлые кишки, заправил салфетку за воротник. Выдохнул. И - выпил. В три долгих могучих глотка. Никто не выдержал, все отвернулись. Только Севрюгин смотрел на Кровлю, провожая глазами проваливающийся кадык, улыбался. Когда Кровля выронил опустевшую банку и, не переводя дыхания, стал шарить рукой, Севрюгин сам протянул ему стакан; Кровля чуть вместе с виски стекло не сожрал. А потом отдышался немного, лучком заел. Взглянул на Севрюгина - будто отрыжкой тухлой из глаз шибануло. Только Севрюгину на это начхать. - Ты ж понимаешь, старик, - сказал он. - Договор дороже денег. - Понимаю, старик, - с трудом выговорил тот. - Я все понимаю... В последней фразе прозвучала угроза, но Севрюгину на нее было наплевать. А потом контора принялась гудеть, как и намечалось ранее. Все, что Севрюгин в этот вечер ел, пил и трахал - все казалось ему вдвойне вкуснее и приятнее. Мытищинской девочке, которая и в самом деле как две капли воды оказалась похожа на молодую Наталью Варлей, он напихал полные трусы "зелени", тысячи три, не меньше. И букет колючих роз - туда же. Севрюгин хорошо знал, в чем заключается маленький секрет, который помогает ему жить: много-много западла, ничего больше.
* * *
Тиходонск.
День "X". Х... вый день.
За завтраком Сергей с отцом остались одни. Мать сварила целую кастрюлю молочной овсянки и ушла то ли к Зине, то ли к Маше, то ли в парикмахерскую, а может, и на массаж - она очень занята, и за всеми ее делами трудно уследить. - А ты почему не на работе? - спросил Сергей отца. Игорь Матвеевич размазал кусок тресковой печени по куску хлеба, положил сверху огуречный кружок, протянул сыну. Овсянку оба не любили. - Справятся. Ничего, что требовало бы моего вмешательства, на сегодня нет. А появится - найдут... - Думаешь, справятся? Они же ничего не могут, эти дармоеды. - Сергей отхватил от бутерброда большой кусок. Жевал с наслаждением, запивая горячим, как вулканическая лава, кофе. Разбитое на прошлой неделе лицо почти поджило. - Они не дармоеды, - сказал отец, укладывая на тарелку рядом с собой еще один бутерброд. Печень размазана ровно и аккуратно, будто здесь поработал специальный каток-вибратор. - Они не дармоеды, Сережа. У меня два толковых, образованных зама, каждый из которых способен встать у руля и не завалить дело. Да они, по сути, уже стоят там. Рулят. Им это нравится: пи-бип, три румба влево, три румба вправо. Кайфуют как хотят. А дармоед это я. Когда-то давно я запустил эту машину, смазал колесики, а сейчас лишь хожу да покрикиваю на них, да кладу денежки в карман. Ну и, конечно, представляю контору в райкоме, горкоме, исполкоме. Ну и, конечно, утрясаю все проблемы: поставки асфальта, лимиты на бензин, ревизии, КРУ, ОБХСС. Без меня они никто. Знаешь, на что это похоже? Отец почему-то оглянулся. - На капитализм. Я - хозяин, а они - управляющие. Наемные работники. Только сейчас зарплату им плачу не я. Сейчас государство платит и мне, и им. Ну а все, что сверх зарплаты, то им действительно даю я. А пройдет какое-то время и если курс не изменится, то я подгребу все хозяйство под себя... Будет фирма, и будет хозяин. Я. Сергей выпил свой кофе, зарядил в турку еще порцию. Отец всегда варит себе сам, у него получается крепкая густая пенка, которая еще долго пузырится на дне чашки высоким белым амфитеатром, когда кофе давно уже выпит. Ни у матери, ни у Сергея так не выходит, сколько они ни пытались. - Смотри, нагреют они тебя, отец, - эти твои толковые и образованные. Кинут, по-нашему. Игорь Матвеевич даже не рассмеялся. - У каждого семья, Серега. Все они любят своих жен и детей, очень к ним привязаны. Не ко мне привязаны, заметь, а-к ним. Других бы людей я к себе и на пушечный выстрел не подпустил. - Ты что, собираешься вгонять иголки под ногти их домашним?.. Отец отставил в сторону тарелку с остатками бутерброда, вытер руки салфеткой. - Зачем такие страсти, сын? Ногти, иголки... Мы же не в гестапо играем. Сергей вспомнил про Болеслава, общагу номер два, Родьку и то, что ему предстояло. Сразу испортилось настроение. - Вот смотри, - продолжал отец. Он взял из вазы толстошкурое зимнее яблоко, подбросил в руке. - Предположим, яблоку иногда хочется упасть не вниз, а - вверх. Или вбок. Куда-нибудь не туда, короче. Существует много разных соблазнов, мои люди подвержены им не меньше других. Но есть еще и закон всемирного тяготения. И яблоко всегда падает вниз. Сергей подумал, сейчас он бросит яблоко. Вместо этого отец тонко очистил его, ни разу не порвав глянцевитую спиральную стружку, разрезал на две половинки, одну положил на тарелку Сергею. - Плевать сейчас все хотели на закон, - сказал Сергей. - Особенно там, где крутятся большие деньги. - Ну, понимаешь... Есть законы и законы. Одни обсуждают, принимают, печатают в газетах, только всем на них наплевать. И есть другие... Когда я заведовал базой, мне позвонил коллега-Иван Афанасьевич Бибиков из Ставрополя. Так, мол, и так, едет ревизия, нужно закрыть недостачу... А недостача по тем временам огромная - триста тысяч! Расстреливали, кстати, уже за десять. Ну я ему и перебросил за ночь машину товара. Без расписок, накладных - без всего, под слово! Он перекрутился - и все вернул. Причем ни он, ни я по-другому поступить не могли. Иначе Система нас бы отторгла. - Это тот самый Бибиков? - Сергей указал пальцем вверх. - Да. Потом он хорошо поднялся... Отец замолчал и быстро прикончил свой кофе. Он не любил углубляться в подробности и сейчас должен был сменить тему. - Да гори оно все огнем, Серега. Сегодня я нацелился посидеть в погребке у Шварца, в бильярд погонять, а потом обставиться пивом, чтобы меня за бокалами не видно было. Или на Дон - Коников себе новую базу построил "Хилтон" да и только! А можно катер взять... В такую жару на реке ох и клево! А ты, я слышал, сессию сдал? - Сдал, - сказал Сергей. Особой радости по этому поводу он не испытывал. - Так в чем дело? Пошли вместе. "Наш Вилли пива наварил и нас двоих позвал на пир..." Пахан интересовался его учебниками и изучал хрестоматии добросовестней самого Сергея. - Пошли. Зою возьмем, если ты не против. А если против - не возьмем. Зоя была постоянной любовницей отца. Давно, уже пять или шесть лет. Сергей застукал их когда-то на базе горисполкома, она смазывала отцу спину кремом для загара. Отец не смутился, он никогда особо не скрывался, даже не предупредил: "Мол, смотри матери не говори!" Сергей, естественно, и так ничего рассказывать не стал. В отличие от других его телок, Зоя совсем не похожа на секс-бомбу. Она на голову ниже отца, у нее белые, словно выгоревшие, волосы, ноги с выступающими вперед коленками, как у девчонки-девятиклассницы, а бедра не касаются друг дружки внутренней частью, будто она все время сжимает между ногами невидимый воздушный шарик. Зоя возглавляет рекламный отдел отцовской фирмы, там у нее своя контора в конторе; несколько раз Сергей по ее просьбе выдумывал сюжеты и слоганы для кампаний - если они проходили, Зоя выплачивала процент. - Нет, - сказал он. - Я не пойду. - Почему? Отец набычился. - Ты из-за Зои? - спросил он. - Говорю тебе: я не собирался ее никуда брать, мы и не договаривались с ней ни о чем. Она торчит на работе, трясет за грудки художников, чтобы к первому июня сдать дюжину рекламных щитов-жалюзи... Может, и не пошла бы еще. - Зоя тут ни при чем, пап. У меня встреча. Важная. - Не проблема. Встречайся, решай все свои дела - а потом дуй сюда, я тут кое-что подготовлю, оденусь, почитаю в конце концов... А? Сергей дорого бы дал, чтобы не обижать его. На самом деле отец не просто решил отдохнуть денек от своей конторы - он хотел побыть вместе с ним, прогуляться, попить пивка, поговорить о том о сем. Возможно, о женщинах. Возможно, об этих зеленовато-желтых пятнах на припухшем еще слегка лице. Отец всегда говорил с ним. Даже когда Сергею было восемь месяцев и он даже на "а-а" и "пи-пи" никак не реагировал - отец подолгу рассказывал ему всякие байки, когда укладывал спать. И в пятом классе, когда Сергей перешел в другую школу, где его тут же прозвали Глист (тогда еще он был худой и длинный) и дня не проходило без драки и слез, - отец купил билеты в дом отдыха, неделю учил его удить форель, разделывать ее, жарить в золе, завернув в фольгу. Драться тоже учил. И говорил все время, спрашивал, рассказывал. "Только теперь разговорами не поможешь, - подумал Сергей. - И даже все твои шустрики охранники, папа, ничего не сделают". - Не могу, - тихо сказал он. - Может, ты с девушкой хотел встретиться?.. Так бери ее с собой, какие проблемы! Возьмем два номера, да и на катере кают достаточно! Сергей мотнул головой. - Нет. Ничего не выйдет. Отец посидел немного, встал, сложил тарелки и чашки в посудомоечную машину. "Наш Вилли пива наварил... собрал жиганов двенадцать рыл..." - Я видел, у тебя новая бейсболка "стартеровская", - сказал он обычным своим тоном. - Не дашь на денек прикинуться? - Бери. Только она велика тебе будет. - Ничего... Сейчас, говорят, это модно. Кстати, в Штатах секта есть, мормоны, они в любую жару жилеты и глухие сюртуки носят. Да и наши староверы никогда не разоблачались... - Чего это ты вспомнил? - Не знаю, - отец натянул шорты, бейсболку и теннисные туфли, рассовал по карманам деньги, ключи, дистанционный пульт от машины. - Ладно. Монеты есть? На... Он протянул новенькую зеленую бумажку. Сергей молча взял, сунул в карман. На душе у него кошки скребли. Вид у отца невеселый, хоть он из кожи вон лезет, чтобы не показать этого. Ни в какой погребок он не пойдет и на Дон скорее всего не поедет. Наверное, заберет Зою из конторы и весь день будет жарить ее на какой-то хате. А потом разругается с ней... Потому что ему уже пятьдесят пять. И он собирался провести этот день совсем по-другому.