— Но тогда вы хранили у себя нечто, представляющее для него опасность, и отказывались с этим расстаться. Так что причина имелась.
— Да, имелась. Но сейчас я не представляю опасности для… ни для кого, так что же означают эти нападения? Кто мой враг? И что он — или она — от меня хочет?
Холмс поднялся, подошел к окну, выходящему на Бейкер-стрит, и, раздвинув занавески на два дюйма, посмотрел на освещенную фонарями улицу.
— Никого не видно, — заметил он. — По крайней мере, на данный момент вы, кажется, избавились от тех, кто вам докучал. Но я не убежден, что мелкие грубости, которым вы подверглись, не являются всего лишь совпадениями. Например, уличные мальчишки…
— «Мелкие грубости», мистер Холмс? В том числе кража моих драгоценностей горничной, прослужившей у меня всего три дня, в апартаментах лучшего лондонского отеля?
Холмс вернулся от окна к камину, его взгляд, обращенный на даму, стал более внимательным.
— Должен признать, что когда внезапно происходит серия необычных происшествий — неважно, хороших или плохих, — более вероятным представляется, что они не случайны, а осуществлены кем-то с определенной целью. Пожалуйста, опишите подробно происшествия, которые заставили вас поспешить сегодня в мой дом.
— Вы хотите, чтобы я детально описала каждый инцидент?
— Да, как можно точнее.
Она задумчиво нахмурилась, и Холмс отвел взгляд от ее лица, словно не желая вторгаться в ее мысли. Мне пришло в голову, что он далеко не всегда бывает столь предупредителен.
Вскоре Ирэн Нортон заговорила снова:
— Мне следовало догадаться, что это… кампания против меня…
Холмс встрепенулся.
— Кампания?
— Да, приходится признать, что это настоящая кампания по преследованию. Сначала мелкие неприятности, вроде краж по утрам газет из-под моей двери или порча дорогого платья, которое я поручила погладить горничной… Последний случай вынудил меня нанять новую служанку, которая, как я уже говорила, похитила все мои драгоценности, не оставив в шкатулках ни единой побрякушки. Поистине безжалостная маленькая воровка!
Ее прекрасные глаза сердито блеснули, а Холмс метнул на меня насмешливый взгляд.
— Что касается воров, мадам, то жалость к жертвам им редко присуща. Как правило, они не оставляют сувениры в знак утешения.
— Мне это известно, сэр, но в данном случае у меня была доверительная беседа с этой девушкой, и она настолько мне понравилась, что я рассказала ей, как сильно дорожу драгоценностями, подаренными одной высокопоставленной особой: бриллиантовым морским коньком и изумрудным гарнитуром. Только подумать, что она украла даже их!.. Мне стыдно перед вами, джентльмены, что я оказалась такой доверчивой дурой!
— Вам нечего стыдиться, мадам, — промолвил Холмс с несвойственной ему в подобных случаях мягкостью. — Ваша вера в людей заслуживает всяческой похвалы. Можете ли вы сообщить нам о других враждебных актах?
— Да. Однажды я ехала в экипаже по Треднидл-стрит, где у меня была назначена встреча. Внезапно какой-то мужчина вскочил на подножку, влез в кабину и велел мне отвернуться, чтобы я не могла видеть его лицо. Я так испугалась, что сразу подчинилась.
— Неудивительно. Он походил на разбойника?
— В том-то и дело, что нет. Он был прилично одет и говорил… ну, как джентльмен. — Она покачала головой. — Когда я вспоминаю этот голос, то каждый раз чувствую себя озадаченной…
— Вы слышали его и раньше?
— Не то чтобы слышала, но в нем ощущалось нечто знакомое и не внушающее опасений… Я понимаю, что от моего рассказа нет никакого толку, но…
Она умолкла. Холмс шагал, опустив голову, взад-вперед по ковру, лежащему у камина.
— Уверяю вас, миссис Нортон, ваш рассказ в высшей степени полезен. Что именно сказал ваш незваный попутчик?
— Это самое странное во всей истории. Он сказал: «Продолжайте делать то, что делаете, — и ваша прежняя жизнь кончена».
— «Ваша жизнь кончена»? Иными словами, он вам угрожал?
Она колебалась.
— Это звучало скорее как предупреждение, чем как угроза.
— Но он не указал, что именно в вашем поведении является таким неприятным для… кого-то?
— Нет.
— Ну, мне достаточно ясно, что против вас задуман весьма изощренный план, но мозг, который его осуществляет, не обладает должным количеством извилин, чтобы довести его до конца. Например, — продолжал Холмс, прижав руки к бедрам и склонившись вперед, — я полагаю, что лицо или лица, замыслившие этот план, не преступники, а британцы по происхождению, образованию и интересам, которые твердо уверены, что служат своей стране.
— Действуя против меня? — Даже при тусклом освещении была заметна ее внезапная бледность. — Но это ужасно! Что могло заставить их прийти к такому выводу?
— У них свои причины. Видимо, ими движет твердое убеждение, и они нанимают людей, чтобы терроризировать вас, сохраняя свою личность в тайне, — во всяком случае, до сих пор. Думаю, положение скоро изменится. Возможно, если нам удастся добраться до одного из этих наемников, мы сможем заставить его назвать имя своего хозяина.
— Вы имеете в виду подкуп? — Ее нога забарабанила по ковру в невольном протесте.
— У вас есть какие-нибудь предположения насчет того, что все это может значить? — резко осведомился Холмс. — Есть у вас причины считать, что в Лондоне находятся враждебные вам люди?
Она покачала головой, глядя на свои пальцы, разглаживающие бархатные ленты на шляпе.
Холмс задумчиво смотрел на нее — на его худом лице мелькали отблески огня в камине.
— Выражаясь фигурально, в этой, как вы ее назвали, кампании что-то не клеится, — снова заговорил он. — Вы рассказали о краже, угрозе, даже физическом насилии, но во всех этих происшествиях слишком много различных черт. Все вместе они выглядят как причудливый портрет, где рот написан Гейнсборо, [33]глаза — Хольбейном, [34]а нос и подбородок — Рейнолдсом. [35]Можете себе представить, как нелепо выглядит результат? Возникает вопрос: где тут связь? Должен быть какой-то элемент, соединяющий эти черты. — Он повернулся ко мне. — Вы следите за ходом моих рассуждений, Уотсон?
Я редко бывал способен на такое в начале дела, и Холмс отлично это знал, но всегда питал надежду на противоположное.
— Мне не все ясно, Холмс. Должен признать, что от меня ускользает какая-либо связь между эпизодами, описанными миссис Нортон.
— Совершенно верно. Так и было задумано, Уотсон, потому что подобная связь способна открыть тайну этого весьма неприятного преследования.
— Надеюсь, — вздохнула миссис Нортон. Часы пробили девять, и она поднялась, опустив вуаль и набросив бархатную накидку. — Я отняла слишком много вашего времени…
Холмс проводил ее до ближайшей стоянки кэбов и усадил в экипаж.
— Миссис Нортон согласилась, хотя и неохотно, предложить щедрое вознаграждение — фактически взятку — за имя ее врага, — сообщил он, вернувшись, и покачал головой. — Это шаг в нужном направлении, но она не была с нами откровенна, Уотсон. Миссис Нортон что-то утаивает, и это ставит под угрозу мои защитные меры. Тем не менее я намерен ей помочь, несмотря ни на что.
После этого Холмс потянулся за трубкой и кисетом с чудовищно крепким, на мой взгляд, табаком. Усевшись в свое любимое кресло, он погрузился в размышления, и я, не желая ему мешать, потихоньку удалился к себе.
Холмс твердо решил, откуда ему начинать расследование. На следующее утро мы с ним посетили вестибюль отеля ***, который миссис Нортон избрала в качестве временного лондонского жилища. Она не упоминала ни о планах на будущее, ни о местопребывании ее мужа, мистера Годфри Нортона. Меня интересовала судьба этого брака, но сплетни подобного рода редко привлекали внимание Холмса, и он не касался этой темы.
Поэтому меня удивило, когда Холмс направился к столу, где лежали свежие газеты, предназначенные для постояльцев отеля. Взяв одну из них, он сразу открыл раздел светских новостей.
— Может быть, нам лучше читать сидя? — недовольно предложил я.
Не откладывая газеты, Холмс двинулся к ближайшей банкетке. Мы сели, и он погрузился в чтение, словно не замечая происходящего вокруг. Казалось, Холмс жадно впитывает каждую скандальную сплетню, описания увеселений и сообщения о рождении очередного отпрыска знатного семейства.