— С его помощью, мадам…
Встретившись взглядом с Холмсом, леди Фицбэрри подала знак карете. Через минуту ее и след простыл.
— Итак, вы видите, Уотсон, как мне удалось выйти из положения! Самое большее, на что я мог надеяться, это что с их стороны не возникнет желания отомстить или разрушить ее будущее.
— А как это восприняла миссис Нортон? — с сомнением спросил я, думая о гордо поднятой голове и независимом духе «Той Женщины».
Холмс потер подбородок.
— Конечно, она была потрясена, но восприняла это на удивление спокойно, — серьезно ответил он. — Хотя чему удивляться, когда борец обнаруживает присутствие духа?.. Вскоре вы сами сможете судить об этом, Уотсон, ибо, если моя вера в ее пунктуальность оправданна, она в эту минуту должна подниматься по нашей лестнице.
Едва Холмс закончил фразу — послышался стук в дверь.
— Вы точны, как всегда, миссис Нортон, — приветствовал он ее. — Пожалуйста, проходите и садитесь.
Но она осталась стоять в дверях.
— Нет, мистер Холмс. Я попросила у вас эти несколько минут только для того, чтобы еще раз выразить вам признательность за ваши усилия. Боюсь, что во время нашей прошлой встречи унижение не позволило мне воздать им справедливость. Вы достигли не тех результатов, на которые я рассчитывала, но я не сомневаюсь, что по прошествии нескольких недель или месяцев моя гордость оправится от удара и я смогу оценить их в полной мере. Даже теперь, когда мое самоуважение пострадало так жестоко, разум велит мне быть вам искренне благодарной. Несмотря на препятствие, созданное моей неискренностью, и могущество ваших противников, вы дали мне возможность продолжать дело всей моей жизни. В своей области вы… не имеете себе равных.
— Благодарю вас, мадам, и возвращаю вам ваши комплименты с уверенностью, что куда бы вы ни отправились, ваша жизнь будет по-прежнему полной радостей и успехов.
Ирэн Нортон улыбнулась.
— Тогда пришло время прощаться, несравненный Шерлок Холмс. — Она протянула ему руку, которую он пожал, кивнула мне — и дверь Бейкер-стрит, 221-б закрылась за ней.
Спустя несколько часов у меня мелькнула непочтительная мысль, что сегодня в нашей квартире, очевидно, дамский день, ибо когда в дверь постучали в следующий раз, на пороге стояла леди Фицбэрри. Более взбешенной женщины я не встречал никогда в жизни. Не хотел бы повторения такого визита, хотя свой гнев она излила не на меня.
Леди Фицбэрри направилась в комнату, прежде чем Холмс пригласил ее войти, и так резко ткнула пальцем в его сторону, что он невольно шагнул назад.
— Ах, вы!.. — Угрожающий жест повторился вновь. — Значит, вот что вы посоветовали вашей клиентке! Неужели у вас нет ни капли совести? Что вы за человек, если затаили против меня такую лютую злобу только за то, что я добилась нужных мне условий сделки, заключенной с вами в парке?
Холмс протестующе поднял руку, в свою очередь возмутившись несправедливым обвинением.
— Уверяю вас… — начал он, но она тут же прервала его.
— Уверяйте сколько угодно! Какой мне от этого толк? Я знаю лишь то, что всего несколько дней назад мой муж даже не думал об этой женщине, а сейчас, в эту минуту, они оба на борту корабля, следующего из Дувра в Кале!
— Кто?! — воскликнул Холмс, но по его побледневшему лицу я понял, что он обо всем догадался.
— Кто, как не это… существо — певица или как там она себя именует! Как будто вы сами не знаете! «Отбыли вместе в длительную поездку на континент» — так сказано в записке! Хорошо бы пароход пошел ко дну вместе с ними обоими! — Она покраснела и дрожала от злости.
— Мадам, — снова заговорил Холмс, — я ничего об этом не знаю и не имею к этому никакого отношения. Возможно, они уже давно задумали этот план.
— Да это совершенно невозможно! — возразила леди.
— Почему?
— Потому что лорд Фицбэрри отлично знал, с кем у этой женщины связь, а какой лояльный англичанин позволил бы себе вмешаться в подобных обстоятельствах? Он бы ни за что так не поступил, но ваши грязные лапы всколыхнули воду, все изменилось, и они уехали! Это ваша вина!
— Мои «грязные лапы», — холодно произнес Холмс, — всего лишь служили вашим целям, которые вы мне изложили. Если результат оказался иным, чем мы оба ожидали, я тут ни при чем и отказываюсь брать на себя вину. Таким образом, леди Фицбэрри, хотя я глубоко сожалею о причиненных вам неприятностям…
— Даже такому, как вы, должно быть ясно, насколько постыдно разрушать брак из личной злобы!
Это было слишком. Без единого слова Холмс подошел к двери и распахнул ее.
Несколько секунд леди Фицбэрри стояла неподвижно, потом бросила на Холмса ненавидящий взгляд и удалилась.
Холмс закрыл дверь и прислонился к ней, стоя спиной ко мне. Его плечи вздрагивали, и я был шокирован столь необычным для него открытым проявлением эмоций. Любой человек мог обнаружить признаки потрясения после подобной сцены, но я считал моего друга способным контролировать свои нервы при любых обстоятельствах.
Однако, когда Холмс через несколько секунд повернулся ко мне, его лицо выражало такое веселье, какое мне доводилось замечать крайне редко. Разумеется, Холмс, будучи Холмсом, сразу понял мое изумление. Он хлопнул меня по плечу и расхохотался.
— Уотсон, видели ли вы когда-нибудь такое очаровательное, своенравное и лживое создание, как Ирэн Адлер Нортон? Эта женщина может обвести вокруг пальца весь мир и даже меня, друг мой. По крайней мере, временно, — добавил он, все еще усмехаясь.
Опустившись в кресло, Холмс вытащил трубку и откинулся назад.
— Второй раз, Уотсон, одна и та же женщина проделывает со мной свои хитрые трюки. Я пристыжен до глубины души! «Одурачьте меня один раз, и вам будет стыдно. Но одурачьте меня дважды, и стыдно будет мне!» Поэтому не заставляйте меня краснеть снова, старина, и держите эту историю при себе, ладно?
Понимая его чувства, я дал ему слово и держу его.
В моем сборнике «Воскрешенный Холмс», опубликованном издательством «Сент-Мартинс Пресс» в 1996 году, мой коллега Дж. Адриан Филлмор объяснял, что доктор Р., филадельфийский коллекционер, купивший сейф, нанял многих писателей для переделки записок Уотсона в подробные повествования. Многие авторы пытались, но немногим удалось подчинить собственный литературный стиль стилю Уотсона. Гроссбухи Р. свидетельствуют, что, хотя приведенная ниже история была записана самим инспектором Лестрейдом, сюжет, персонажи и ситуации были «расцвечены» Артуром Стэнли Джефферсоном (1890–1965), молодым английским комиком, который, прибыв в 1912 году в Филадельфию, познакомился с доктором Р. Доктор сразу распознал незаурядный талант Джефферсона и много лет спустя попросил его обработать «Маленькую проблему мебельного фургона с Гроувнор-сквер». Любители обнаружат в ней зародыш идеи, которая позже завоевала «Оскара» для Джефферсона (известного под псевдонимом Сэм Лорел) и его партнера, Оливера Норвелла Харди.
Патрик ло Брутто
(Приписывалось Артуру Стэнли Джефферсону)
МАЛЕНЬКАЯ ПРОБЛЕМА МЕБЕЛЬНОГО ФУРГОНА С ГРОУВНОР-СКВЕР
Темной ночью на Лондон опустился лимонного оттенка пахнущий углем туман. Почти все на расстоянии свыше десяти футов стало расплываться, приобретая неопределенные очертания; звуки казались усиленными и гулкими. Голоса, шаги, стук копыт, грохот деревянных колес по булыжникам мостовых слышались в темноте отовсюду.
Два человека шагнули в колеблющийся свет газового фонаря на углу Кэвендиш-сквер. Более плотный из них остановился, тихо простонал, на момент прижал руку к лицу, затем двинулся дальше быстрой и решительной походкой. Его спутник поспешил следом.
Не говоря ни слова, они свернули на Уигмор-стрит, а дойдя до Бейкер-стрит, повернули к северу, ускорив шаг. На Крофорд-стрит они остановились у лавки на углу с вывеской: «Кертис и К°, аптекари». Худой джентльмен с серыми глазами и в охотничьей кепке молча ждал, пока его спутник зашел в лавку. Вскоре он вышел, держа в руке маленький квадратный пакет.