Беззвучно оскалился Шашкевич, ухмылялись сидящие сзади оперативники.
Под липами на удалении расположилась танковая рота. На опушке выстроились в линию прославленные «тридцатьчетверки», между машинами сновали механики и прочая военная публика. Красноармейцы собирали палатку, что явно означало – рота получила приказ выдвигаться.
– Я не понимаю, зачем вы собираетесь штурмовать Берлин, – жалобно проговорил Крейцер. Оперативники строго насупились. Олег Вобликов стал выразительно потирать кулак, уже имевший опыт умиротворения особо вспыльчивых.
– Что за ересь вы несете, Людвиг? – Андрей вскинул глаза к зеркалу заднего вида. – Вроде грамотный человек, все понимаете…
– Вот именно, я грамотный человек и все понимаю, – пленник осмелел – Берлин огромен – со всеми пригородами его не объехать за неделю. Это старинный европейский город, имеющий множество архитектурных памятников, уверяю вас, они не имеют отношения к нацизму. Ладно, я понимаю, что эта красота вас не трогает, вы готовы стереть с лица земли город, считающийся колыбелью национал-социализма. Я понимаю вас, знаю, какие беды мы причинили вашей стране. Но все равно это немыслимо. Берлин превратили в неприступную крепость. Каждый дом – пункт обороны, напичканный оружием. Город обороняют около трехсот тысяч солдат. В большинстве это даже не вермахт – охранный полк «Гроссдойчланд», дивизия СС «Нордланд», французская дивизия «Шарлемань» – это тоже СС; подразделения личной охраны Адольфа Гитлера… Эти части будут биться до последнего, им нечего терять. Если в Берлин войдет армия Венка, вам станет вдвойне тяжелее. Я не понимаю, зачем с военной точки зрения требуется штурм? У вас подавляющее количество войск и техники. От Германии остался небольшой клочок земли – у фюрера нет войск, нет боевой техники, практически не осталось горючего. В небе – господство советской авиации. При штурме город будет полностью разрушен, а вы только убитыми потеряете несколько армий. Для меня непостижимо – зачем? Можно окружить Берлин кольцом – и просто ждать. Через неделю-две гарнизон сдастся – ему будет нечего есть и пить, в городе начнутся болезни, вспыхнут голодные бунты. Вы сможете без боя войти в город и прибрать его к рукам. Добьетесь именно того, чего хотите. Этот поступок оценит весь мир, возрастет престиж Советского Союза. Зачем нужен штурм? Доказать миру, что вы умеете брать города, теряя при этом огромное количество своих солдат? Об этом и так все знают…
Ракитин стиснул зубы. Немец говорил именно то, что не раз приходило в голову и ему, офицеру СМЕРШа. Потери будут ужасными, а ведь эти люди остались бы жить, вернулись бы домой, к семьям, влились бы в процесс восстановления страны, нарожали бы детей… И как верно подметил Крейцер, результат бы не изменился! Для чего погибнут все эти люди? В угоду крупным военачальникам, реализующим свои амбиции?
Об этом не хотелось думать. Есть решение Ставки Верховного Главнокомандования, лично товарища Сталина – Берлин должен пасть в кратчайшие сроки, никакой осады, прекращение огня – только при условии полной капитуляции! Это большая политика, и престиж Советского Союза не пострадает! Пусть боятся!
– Вы ничего не понимаете, Крейцер, судите о происходящем с каких-то своих заоблачных колоколен. Почему бы вам просто не заткнуться, пока у нас неплохое настроение?
Растеребил душу, поганец! Остальные тоже поняли суть сказанного, раздраженно пыхтели. Все, что сделал полезного этот человек, уже не было причиной не дать ему в зубы.
«Виллис» въехал в деревню, покатил по узкой улочке, мощенной булыжником. Стены домов сияли светло-кремовой краской. Необычно смотрелись опорные балки конструкций, закрепленные на наружных стенах. В советской архитектуре подобное не практиковалось. На широких подоконниках теснились горшки с цветами – в ночное время их, видимо, заносили внутрь, чтобы не мерзли. По стенам плелись вьюны – пока еще голые стебли с зеленеющими почками.
Андрей затормозил у закрытого частного заведения. В окне красовалась готическая вязь – название кафе. Оплетенные стеблями бочки были сдвинуты в кучу, столики составлены друг на друга. Заведение не работало, все двери были закрыты. Со стены сорвали плакат – остались обрывки. Все правильно, незачем злить русских фашистской пропагандой…
– К машине, – скомандовал Ракитин. – И аккуратнее давайте, здесь повсюду глаза.
На соседнюю улицу вела длинная лестница. Контрразведчики поднимались, внимательно оглядываясь. Ударить могли с крыши, из окна – фанатиков хватало, особенно из числа подрастающего поколения. За зашторенными окнами сновали тени, показался настороженный глаз «добропорядочного» бюргера.